Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Джиллиан смеялась, называя себя “ужасной плаксой”, как бы она не противилась, но была натурой чувствительной и сочувствующей. Она не ревела по пустякам, а вот выражение «близкие слезы» очень соответствовало ее внутреннему состоянию. Но до такой степени! Когда любое неловко сказанное слово, заставляло ее давиться слезами?!
Он должен что-то придумать, обязан вернуть ей прежнюю радость и любовь к жизни. Обязан, но пока не знал, что нужно для этого сделать.
Никогда особо не сожалея о своих поступках, в этот раз Кэл хотел вернуться в позавчерашний вечер, извиниться за грубые и оскорбительные
Запретить, не согласиться с ее предложением – съездить в одиночку к старой ведьме. Не вставать в позу, принимая оскорбленный вид, когда после прослушивания аудиозаписи сделанной Локером и Торрес, Джиллиан вдруг опротестовала его утверждение, что бабка говорит правду и ничего не знает, не фыркать презрительно «раз ты считаешь себя умнее, можешь попытаться». А главное не болтаться без толку в офисе, а перехватить Фостер по дороге и вместе надавить на бабульку, сыграв на противоречивости их поведения. Его напор и бесцеремонность, сглаживаемые мягкостью Фостер.
Все было бы иначе.
Фостер была бы сейчас и вчера рядом с ним. Не было бы больницы и Джиллиан с испепеленной душой. Его самого кидало в холодный пот, и мерзостно сжимало желудок, стоило лишь представить, какой ужас пережила Джиллиан в горящем доме, за те несколько минут, раз ее память заблокировала все воспоминания.
Он бы не увязался за Валловски, потащившись прошлым вечером на место преступление, лишь бы досадить детективу за излишнюю назойливость и входя в азарт гончей взявшей след. Не увидел бы мертвую женщину в платье невесты, так похожую на Джиллиан, от осознания всего этого сводило скулы.
Не испытывал бы безотчетный страх, глядя на пластиковый пакетик с трусиками, лежащий на коленях у Фостер, ее оторопь и удивление.
Не было бы разговора про Сару. И он бы не чувствовал себя полным идиотом, ревнующим Джиллиан к бывшему мужу.
И этого поганого предчувствия, что они влипли в грязное дело, пострашнее пожара, грозящее дальнейшими потерями, страхом и болью. Всего этого не было бы.
Тяжело оттолкнулся от стены, он вышел из лифта. Лицо мужчины исказила гримаса боли и отвращения. Все было бы иначе, если бы он не был трусом. Он и сам не понимал что его так пугало, но просто старался не впутываться в разборке с самим собой.
Начало всем неприятностям было положено значительно раньше.
Все было бы иначе, если бы в тот не по-зимнему теплый, солнечный день, он доехал до Фостер. После долгих раздумий решив выполнить обещание, данное Эмили и поговорить с Джиллиан, сказать ей самые важные слова, которые репетировал по утрам и вечерам, пялясь на свое отражение в зеркале. Он даже купил цветы. Белую розу, она долго потом болталась в багажнике его «БМВ», пока не превратилась в ни на что не похожую облезлую ветку.
Поехал ... но вместо этого оказался в постели с Валловски. Наградой
За все нужно платить. И чем грубее ошибка, тем выше цена.
Любить – это очень больно и страшно. Любить – это великий труд и терпение. Любить, значит верить и доверять. Он слеп как крот, если не желает видеть все эти черты в отношении Джиллиан к нему. Он перед ней в долгу. И надо сделать все возможное, чтобы не дать ей провалиться в этот ад, разверзшийся у ее ног.
Поднялся по лестничному пролету и осторожно толкнул плечом дверь родного офиса, бесшумно просачиваясь в холл, наполненный успокаивающим глаз теплым светом.
Он едва успел переступить порог, норовя незаметно прошмыгнуть в свой кабинет, как его окликнула секретарша, что-то старательно изучающая до этого под столом. Она что его почуяла?
– Доктор Лайтман, можно вас на минутку?
Привстав за стойкой ресепшен, она с меланхоличным видом, убрала за ухо выбившуюся из прически прядку волос и понизив голос до шепота, сообщила:
– Вас ожидают в зале заседаний.
– Кого черти принесли? – сморщился Кэл, бросив взгляд на наручные часы, до оговоренной встречи оставалось почти сорок минут. И его желание поразмышлять в одиночестве, обещало не сбыться.
– Он просил не говорить, а лишь предупредить, – глаза девушки округлились.
– Ндааа, что за “тайны Мадридского двора”, – сжал пальцами подбородок и изогнул брови домиком.
Лайтман был бы кем-то другим, если бы показал свою озабоченность и страх холодящий нутро. Дернул уголком рта и привалился боком к стойке ресепшен, указав кивком на приоткрытую дверь, озадачился:
– Прибыли послы из заморских стран?
Девушка развела руками и подарила Кэлу лукавую улыбку.
В очередной раз Лайтмана посетило подозрение, что Фостер наняла эту эффектную девицу, чтобы искушать его, проверяя самообладание партнера. Типичная представительница женщин-рулеток. С высокой аппетитной грудью, блондинистой шевелюрой и зелеными русалочьими глазами, опушенными густыми ресницами. Именно так восхищенно охарактеризовал их Локер, вернувшись в лабораторию с пустыми руками, хотя был послан Лайтманом за документами на ресепшен. И даже смиренно промолчал в ответ на презрительные издевки шефа. Кэл случайно подслушал признание Илая, сделанное смущенным шепотом на ушко Торрес:
– Знаешь мне хочется заглянуть за стойку и проверить нет ли у нее рыбьего хвоста.
Лайтман был точно уверен – не было. Его заменяли две стройные и длинные ножки, а в придачу ко всем прелестям, она обладала острым умом и потрясающим чувством юмора, порой вгоняя в ступор своими ироничными ответами даже его самого.
И самое любопытное, что Кэл почерпнул, втихую от Джиллиан прочитав ее личное дело, что Саманта, Сьюзен или Стефани, ее имя постоянно улетучивалось из его памяти, было то, что девушка оказалась лесбиянкой. Фостер утаила от него этот факт, а Кэл, чтобы позлить Фостер и вызвать ее ревность, частенько зависал около блондиночки, плотоядно облизываясь на ее упругую грудь.