Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Похудевшая после болезни, она оставалась все той же Фостер, красивой, нежной и уверенной в себе. В рубашке мужского кроя, и темно-голубых джинсах, чуть великоватых и туго перетянутых на талии ремешком, она смотрелась более доступной. «Нехорошее слово», – подумал Кэл, «Более домашней и близкой», – поправил он сам себя. Ее совершенно не портила бледность осунувшегося лица, а давно невидящие стилиста волосы, чуть взъерошенные, слегка завивались на концах, придавая виду легкость. Она расправила плечи, выпрямилась и с легким вызовом ответила на его взгляд, едва заметно, осуждающе качнув головой.
С плохо скрытой
– Привет милая, – он преодолел разделавшее их расстояние, – Я чертовски рад, что ты снова с нами, – от наигранного веселья не осталось и следа, Кэл провел ладонью по плечу Джиллиан и коснулся губами ее щеки, задержавшись на запретной территории непозволительно долго, – Пора возвращаться домой, – его выдох согрел ее шею, вызвав дрожь, и Джиллиан замерла, затаив дыхание на вздохе, опасаясь выдать себя с головой.
Кэл был так близко, непозволительно близко, а разговор с Дорой разбередил незаживающую рану. Прикрыв глаза, Джиллиан наслаждалась, его запахом, давным-давно ставшим родным, поверхностное и частое дыхание мужчины говорило, что он взволнован и напряжен. Ей хотелось плюнуть на прочерченные границы, и положить голову ему на грудь, просунуть руки под мышки, обхватить его, сцепив пальцы в замок на спине, самым элементарным способом показать – он ее мужчина, никому тебя не отдам, хочу быть с тобой. Ощутить тепло его тела, и жар ладоней – у него всегда такие горячие руки, оказаться в нежных объятиях, где она всегда чувствовала себя так спокойно, и полностью защищенной.
Ему стоило сделать последний шаг, сказать те слова, что он сотни раз проговаривал про себя, но видимо он слишком долго раздумывал. И Джиллиан с огромным сожалением и дежурной улыбкой на губах, мягким движением убрала его руку со своего плеча, отклонилась назад и присела на стул, испытав внезапную слабость в ногах.
– Как Эмили? – ее голос звучал подозрительно ровно, лицо ничего не выражало, кроме озабоченной заинтересованности.
– Эмилиии … – немного разочарованно протянул Кэл, растягивая губы в ленивой улыбке, потер лоб кончиком безымянного пальца, расправляя морщины, и пряча взгляд от Джиллиан, – С ней все в порядке, – оперся ладонью о подоконник, нависая над Фостер, – Передает тебе привет и сожалеет, что не смогла поучаствовать в церемонии выписки из больницы.
Не мог же он признаться, что в наглую сбежал от сладко спящей дочери, чтобы побыть с Джиллиан наедине.
– Ты что-то не договариваешь, Кэл, – Фостер нахмурилась, – Как она перенесла долгий перелет?
– Ну, в общем, да, – Кэл причмокнул и почесал кончик носа, – Привираю, совсем чуть-чуть, – он довольно выпятил губы. Так уж вышло, что совпали два радостных события – возвращение Эмили из Англии и выписка Джиллиан из больницы. Кэл крутнул перед собой кистью руки, – Над Атлантикой их зацепил краем грозовой фронт, они попали в жуткую болтанку. И когда Эм вышла в зал прилета, выглядела она отвратительно, – Кэл драматически закатил глаза, – Бледно-зелено цвета и страшно перепуганная. Так что вчера поздним вечером
– Ты угадал папочка! – влетев в палату, как легкий весенний ветер, Эмили остановилась, держа руки за спиной. Девушка не имела ни малейшего сходства с молодой листвой, наоборот ее раскрасневшееся сердитое личико походило на майскую розу. Глаза горели негодованием, губы непримиримо сжаты в тонкую линию, – Сбежал, как вор, – она подошла к отцу и сунула ему под нос три белых розы, – Мне кажется или ты их специально забыл?
– Что это? – Кэл убрал руки в карманы и отшатнувшись с брезгливой миной, фыркнул.
– Цветочки, пап, те самые ... именно их твоя бледно-зеленая дочь, буквально вынудила тебя купить в киоске аэропорта.
– Что-то я такого не припомню, – Кэл сморщился и подергал носом, напоминая недовольного ежа.
– Розы для Джиллиан, обалдуй ты этакий, – воскликнула Эмили, отмахнувшись от отца возмущенного вскинувшего вверх руки, – Объясняю для непонятливых, когда из больницы выписывают выздоровевшего пациента, тем более женщину, принято вручать цветы.
– Ах, да! Ты мне что-то такое говорила, прости, запамятовал, – Кэл свел брови к переносице и взял розы, держа их так, словно они сделаны из хрупкого льда, и торжественно произнес: – Джилл – это тебе!
– Спасибо, Кэл, – она приняла розы, поднесла к лицу и больше не в состоянии сдерживать смех, вскинула голову, широко и весело улыбаясь. Перевела взгляд с дочери на отца и обратно.
– Признавайтесь, вы долго репетировали эту забавную сценку – приветствие.
– Мы не репетировали!
Они почти в один голос возмущенно воскликнули. И Кэл и Эмили смотрели на Джиллиан такими кристально честными и удивленными взглядами, что Фостер на секунду впала в замешательство, решив, что совсем разучилась читать по лицам.
– Честное, пречестное, мы не репетировали, – оскорбленно оправдывалась Эмили.
– Импровизация, – поддакнул ей Лайтман.
– Он специально забыл розы. Он весь вечер фырчал, что это глупо, романтично и не в его вкусе. А это что? – позабыв о цветах, Эмили сузив глаза, ткнула пальцем в сверток, валявшийся на диванчике. – Я, кажется, его видела у нас дома? – задумчиво проговорила она и уже протянула руку, чтобы потрогать.
– Не цапай, – остановил ее Кэл, неопределенно хмыкнул, – Подарок, – проронил он как-то излишне быстро и схватил за рукав куртки, сопротивляющуюся Эмили, с трудом уводя ее в сторону.
Вот опять, Джиллиан заметила на лице Кэла несвойственное ему выражение, первое впечатление получило подтверждение, Лайтман был явно смущен и ощущал неловкость от того, что притащил с собой нечто, завернутое в белую шуршащую бумагу и перевязанное зеленой ленточкой крест накрест. Без бантика, тугим узлом.
– Кому? – не отступала Эмили.
– Не тебе, – вывернулся Кэл и независимым видом, сложив губы трубочкой – того гляди начнет насвистывать задорную мелодию, стал сосредоточенно изучал паутину в верхнем углу палаты, растянул сомкнутые губы в улыбке, – Может, закончим этот балаган, и все же отправимся домой. У меня в духовке торт остывает. Шоколадно-малиновый, – произнес он как можно безразличным тоном.