Теплый ветер с сопок
Шрифт:
— Ты и без бригадирства сможешь, — будто отгадал его мысли Петрович. — Вроде как наставник. С ребятами у тебя теперь нормально?
— Нормально, — ответил Коляй сиплым голосом.
— А то спрашивали: «Чего Коляй обиделся? Пошутили мы насчет свадьбы».
— Утряслось, — сказал Коляй. — Я тоже дурак — вздумал на живой народ обижаться. Да не об этом речь…
Петрович посмотрел на Коляя, будто раньше не видел, его, будто столкнулись глаза в глаза на скалистой тропке, а вокруг на сто метров ни души. И Коляй впервые разглядел: брови у Петровича редкие, на носу кожа другого цвета, а на лбу под седыми волосами
Петрович кивнул и сказал:
— Ты молодец, что зашел.
…Не началось поселковое кладбище могилой Романтика. Приехала дальняя тетка, такая же мосластая и белобрысая, и увезла его в запаянном цинковом гробу. Ребята проводили ее до магаданского аэропорта, а там отбили телеграмму дальше, чтобы встречали. Собранные деньги вручили ей. Единогласно решили: так нужнее, чем говорить за столом красивые речи и покупать у спекулянтов цветы.
Все зимние морозные месяцы собаки не высовывали носа из дощатых конур. Сетчатые вольеры с конурами стояли через дорогу от нового микрорайона Синегорья. Фундаменты еще только закладывались, а будущие жильцы уже торопились завести щенков. Тропинки, протоптанные в глубоком снегу, растаяли вместе с сугробами. Остроухие лайки, — помахивая хвостами-бубликами, бегали вдоль загородок, настороженно принюхиваясь к ветру, доносившему запах летящих с юга косяков дичи. Коляю нравилась лайка из крайнего вольера, и, проезжая по дороге, он всегда рассматривал ее. Серая, чубатая, она походила на Чауна. «Чаун забыл меня или нет? Помнит, а как же!» — думал Коляй, выруливая на основную дорогу.
Потом он подумал, что так и не сходил с ребятами на здешнюю охоту, а теперь уже не придется.
Проезжая мимо «нахаловки», отвлекся, посмотрел в окно, и в голову пришли другие мысли. О том, что по приказу начальника стройки несколько раз подгонялись бульдозеры, чтобы снести халупы жильцов, переехавших в хорошие квартиры. Но в них, откуда ни возьмись, появлялись новые люди. Некоторые не хотели переезжать в высотные дома — обросли курами, поросятами, теплицами. Да, чтобы человека перевоспитать, бумажки с печатью мало.
Скоро за окном мелькнуло бетонное сооружение со словами «Колымская ГЭС», и Коляй перестал думать о поселке. Справа и слева пошли мелькать, чередуясь, рощицы лиственниц, болота, песчаные отвалы, снова деревья; под колеса заныряли без конца то трещины, то ухабы — началась работа.
Сегодняшний рейс его сильно отличался от тысячи рейсов, сделанных в жизни. И не потому, что рука лежала на баранке новенького «Урала». Смысл рейса заключался в ином — таком непривычном, что впору отсчет жизни было начинать с пуля.
…Валентина отправилась рожать к себе в Краснодарский край. Звала его — пожить, посмотреть, может, сразу остаться захочется. Он не поехал. Под конец она расплакалась и все глядела на него покрасневшими глазами. Он отворачивался, поглаживал ее по спине, повторял:
— Что ты, как на фронт…
У самолета она спросила:
— Правда, ты меня не бросишь?
Коляй как можно веселее засмеялся. Так она и улетела — с вопросом без ответа.
Вместе с ним в аэропорт ездил Пронькин. Пока Коляй прощался, он договорился с одним из отбывающих, чтобы тот потом перетащил
Вернувшись в поселок, они зашли к Коляю. Пронькин эти дни бездельничал: курс лечения не закончился и его не допускали к работе. Он целые дни слонялся по поселку и очень обрадовался, когда Коляй позвал его помочь с вещами.
Теперь они сидели за столом, катали хлебные катышки.
— У меня ведь тоже жена есть, — произнес Пронькин.
— Ты говорил, — сказал Коляй. — Давай доедай да телевизор посмотрим.
Однако Пронькин не торопился вставать.
— Видишь, как всю жизнь думаешь — ты лучше всех, — сказал он. — На работе там, на курорте! А потом — раз — и свинья свиньей… Ну, не дано душе огнем гореть! Что же теперь!
— Ладно, раскатал губу, — попробовал успокоить его Коляй.
— Я сойтись хотел, — Пронькин не мигая смотрел на Коляя. — С Вилюя первое письмо написал, потом отсюда. И заезжал… Нет так нет! — Пронькин твердо опустил широкую, в розовых шрамах ладонь на стол.
Потом случилось то, чего Коляй не ожидал. Пронькин махнул рукой, заморгал, и из глаза у него скатилась слеза. Это не был пьяный плач — выпили они совсем мало. Коляй всей душой почувствовал — так плачут один раз в жизни, когда ставят точку.
Точки бывают разные: жирные, которыми заканчиваются просьбы или слезные разговоры; сухие и бесцветные — когда вместо помощи тебе предлагают кучу пустых слов; есть черные, тяжелые, ими человек обрывает свою жизнь, но не чувствует их тяжести — она ложится на плечи друзей и близких. А есть точка глубокая, как ось грешной матушки земли. Такая делит судьбу на две части: в одной — что умерло в тебе, в другой — что рождается.
Если собрался с силами жить — выбери день, потом прочно поставь точку. Нет, не каждому под силу это — некоторые стыдятся прожитой жизни, пытаются обвинить в грехах других. Именно такие гадят в общественных местах, а убрать за собой грязь стесняются. От них все зло, весь мусор на земле, думал Коляй.
Пронькин сам поставил точку. Коляй не стал его успокаивать, дал побыть одному, ушел в другую комнату.
Скоро Пронькин подсел к нему, тихий, спокойный. Сказал:
— Скорее бы на работу. На Вилюе-то я хорошо закладные заварил. Ребята посылку прислали, пишут — начальник вспоминает.
Веснушки на вздернутом носу его за время болезни побледнели, а иные вовсе сошли. Вокруг голубых глаз легли тени, как у всякого много пережившего человека. Круглое лицо, осунулось, оттого Пронькин стал строже и почему-то ближе. Он похож на Прохора, вдруг понял Коляй. Обнажилась его до поры до времени скрытая ровная крепкая сердцевина — неизменная прямота и честность в отношении к работе. На Вилюе, похоже, и даже сквозь кору его сердцевину видели.
И Коляй снова позавидовал Пронькину.
Новые машины в гараже ждали давно. Когда Коляя вызвали наверх, у него забилось сердце в ожидании перемены судьбы. БелАЗ — мечта синегорского шофера: теплая, проходимость какая, а кубаж! Сделает десяток рейсов на «сидушке» рядом с бывалым белазистом, понаблюдает за характером машины, а может, и сразу права на переоформление?
Коляй и предполагать не мог, что услышит через несколько минут. Шоферы оборачивались в его сторону, слесари кивали на него головами и переговаривались, а он с каждым шагом все дальше уходил от них.