Терем желаний
Шрифт:
– Лучший тот, который от всей души. Так что получай и не жалуйся.
Маша, мысленно подбирая слова отказа, медленно потянула за ленту, нехотя развязывая узел.
– Пойду сделаю чай, - сказал Валера, погладив плечи под шелковой блузкой.
Из кухни он слышал, как Маша шелестела оберткой. Нарезая ветчину, он думал о ней. Он не предполагал, что за несколько дней командировки Маша так изменится, и жалел, что оставил ее одну. К тому же Валере можно было не ехать, пользы его присутствие не принесло. Фирма подписала контракт, но Валеру не покидало чувство, что нужно было торговаться еще, что
А теперь еще и Маша. Могла бы проявить хоть каплю радости при встрече. Так нет, как чужая - ни улыбки, ни слова приветствия...
"Пойду..." - будто одолжение делает.
Валера поставил на стол тарелку с бутербродами, потер в раздумье щеку и выругался - небритый, щетиной зарос. Чайник засвистел, сначала негромко, потом все настойчивее, и он принялся заваривать чай.
Маша остановилась на пороге кухни и наблюдала за ним.
– Где ты достал эту книгу?
– В Днепропетровске.
– Он принес чашки.
– На завод приехала книжная лавка. Садись пить чай.
Поставив на стол заварочный чайник и сахарницу, он указал Маше на стул. Она протиснулась между Валерой и столом, обняла его за шею и притянула к себе.
– Это самый чудесный подарок. Спасибо тебе! На секунду он растерялся, когда Маша коснулась губами его губ, потом лизнула их языком. Первый раз она целовала его по своей инициативе, без напоминаний и просьб.
– Мы будем пить чай?
– спросил Валера, возвращая легкие поцелуи. Руки охватили ее талию, губы тянулись к губам, но еще оставалась обида холодной встречи. Маша прижалась к Валере, намеренно медленно проникая языком в его раскрытые губы.
– Потом?
– М-да...
– прошептала она. Он вернулся домой. И наверное, поездка прошла удачно и он совсем не переплатил за поставки. И Маша не забыла его и ждала его возвращения.
– Теперь я знаю, как растопить душу библиотекаря.
Маша откинулась и громко рассмеялась.
– Ты знаешь все, потому что ты самый умный, самый добрый и самый.., самый...
– Хороший, - подсказал Валера.
– А я, - она утопила пальцы в его волосах и склонила голову набок, - самая плохая и бесчувственная.
– Сейчас мы это проверим.
Его пальцы заскользили по пуговицам блузки, нащупали молнию на юбке. Их уже притягивали белоснежные простыни на широкой кровати, и волнами поднималось желание соединиться в долгожданном отрешении от всего земного.
– С приездом, мой хороший.
– Наконец-то.
– Валера опустил Машу на кровать и накрыл собой.
Он вернулся домой! И все здесь жило возвращением хозяина. И Маша, как прежде, была в его объятиях, в нем самом, такая же влекущая и податливая, ласковая и загадочная. И сейчас не важно, что она по-прежнему держит свой внутренний тайник за непробиваемой стеной, - он в ней и чувствует ее каждой клеточкой, каждым вдохом, каждым проникновенным движением тела и души.
Он дома!
Маша лежала неподвижно, наполненная истомой и тихой веселящей музыкой, звучащей где-то в глубоких недрах ее существа. Девушка вспомнила, что когда-то ее посещало нечто подобное, и тогда сами слагались рифмы, появлялись фантастические аллегории и рождались
Сегодня рифмы не приходили, не появлялись сюжеты или стильная бессюжетность, и впервые Маша не жалела о них. Поэтесса не состоялась, как бы ни настаивал на работе Глеб Станиславович. Эта часть жизни тоже осталась в прошлом, из которого не стоит выхватывать обломки, пусть приятные, но не составляющие теперь целостности. В этот момент Маша радовалась легкости и покою.
Она повернулась к Валере, тихо позвала его. Он что-то промычал во сне и теснее прижался к ней, спрятав лицо в каштановые локоны, разбросанные по подушке. Валера спал. Маша подождала, пока его дыхание станет ровным и глубоким, затем осторожно высвободилась из его рук. В кухне она выпила остывший чай, вернулась в спальню, чтобы одеться.
Он спал, как Нарцисс на берегу ручья, сморенный долгим самолюбованием, с довольной улыбкой, раскинув руки в стороны, гордый своей красотой. Одеваясь, Маша беззастенчиво изучала и любовалась расслабленным гибким торсом мужчины, широтой плеч и упруго вздымающейся грудью с редкими курчавыми волосами, сужающимися в тропинку на животе, которая уходила к покойно спящей мужественности. Доверчиво раскрытая поза, глубокое дыхание, беззаботная улыбка, блуждающая на губах, - все говорило о полном удовлетворении жизнью и уверенности в себе.
Маша прикрыла наготу Валеры легким одеялом, коснулась губами гладкого лба.
– Спи, хороший.
Он повернулся, улыбка стала яснее, но сон не был нарушен. Маша тихо вышла из комнаты и через несколько минут осторожно закрыла за собой дверь.
Без десяти шесть Валера остановил машину напротив библиотеки, взял букет хризантем с сиденья рядом и стал ждать, когда выйдет Маша. Ему не хотелось вручать цветы в библиотеке, где Маша находилась под бдительным надзором читателей и начальницы, и не хотелось портить неожиданность реакции при вручении огромного букета.
Маша посмотрела на часы: осталось пять минут, а Валеры еще нет. Елена Николаевна часто выглядывала из кабинета в ожидании подмены, но Маша не уходила, справляясь с потоком читателей.
Пять минут седьмого.
– Машенька, тебе пора.
– Елена Николаевна решительно остановила старательную работницу, чтобы занять ее место.
Маша поднялась. Не спеша надела кофту, порылась в сумочке, осмотрела очередь посетителей. Скорее всего Валера задержался на работе, и она не знала, как поступить: ждать его, или зайти к нему, или идти домой? Вдруг она вспомнила о своей цели быть свободной. Первый раз за четыре года забыла о ней, думая о Валере. Маша упрямо мотнула головой - значит, домой... И все же посмотрела на часы - десять минут седьмого.
Обиды не было, разочарования не было, все идет как надо. Сама судьба благоволит ее выбору. Но почему-то ничего не хочется, и настроение стало таким же серым, как небо.
Валера выскочил из машины, удивляясь, что Маша пошла в противоположную сторону, и быстро догнал ее.
– Куда это вы направляетесь, мисс?
– требовательно спросил он, поравнявшись с ней и хватая за талию.
Маша испугалась от неожиданности, споткнулась и , чуть не упала, но Валера вовремя поддержал ее.