Терновый венец Екатерины Медичи

Гульчук Неля Алексеевна

Появились слуги с серебряными чашами, наполненными водой, и льняными полотенцами. Хозяйка и гости молча совершили омовение рук, после чего были поданы первые блюда. Братья ели с жадностью: проголодались после длительной дороги. Диана же едва притрагивалась к блюдам, которые ставились перед ней. Она думала о Генрихе, который впервые, не посоветовавшись с ней, решил проявить самостоятельность. Именно это обстоятельство настораживало и тревожило ее.

Гордо выпрямившись, она взглянула на братьев. Они окунули пальцы в подставленные пажами чаши, вытерли руки полотенцами и тоже выпрямились в креслах. Негодование обострило все их чувства.

Кардинал Карл Лотарингский

в бешенстве вскричал:

– Коннетабль победил в этой игре! Его сын Франциск, недавно вернувшийся из плена, назначен губернатором Парижа!

– А его любимый племянник Колиньи после удачных переговоров с императором утвержден губернатором Пикардии! Мы же, вложив свои деньги, не извлекли никаких преимуществ, только проиграли, – возмущался Меченый.

– Что же будем делать на этот раз? – с обычным ледяным спокойствием спросила Диана.

Франциск де Гиз потребовал от герцогини добиться от короля разрыва подписанного в Воселе договора. К требованию брата присоединился и зять Дианы, тоже недавно возвратившийся из плена.

На следующее утро фаворитка поспешила к королю. Четверка лошадей с бешеной скоростью неслась по дороге в Париж, увлекая за собой карету, в которой в глубокой задумчивости сидела Диана де Пуатье. Дорога, казалось, тянулась бесконечно…

К Лувру герцогиня подъехала лишь на закате. Королевский дворец являл собой собрание строений, отражающих архитектурные вкусы разных эпох. Центральный фасад относился к Средневековью. Массивные башни и рвы, наполненные водой, подъемный мост и первая зубчатая стена, украшенная башенками, увидели свет еще при первых Капетингах. Другая стена была выстроена позднее, а между двумя каменными оградами находились площадки для игры в мяч, которой любили забавляться король и его приближенные. При виде роскошной кареты герцогини один из лучников, охраняющих мост, прокричал:

– Дорогу! Дорогу герцогине де Валентинуа, графине д’Альбон, де Сен-Валье.

Пользуясь привилегией, предоставлявшейся только принцам крови, Диана въехала в карете в парадный двор и вышла лишь у дверей, ведущих в покои короля. Охранявшие дворец изнутри швейцарцы отдали честь герцогине, и Диана поднялась по лестнице в покои Генриха.

В порыве гнева она допустила оплошность: подвергла резкой критике договор и слишком уж часто упоминала и восхваляла Гизов.

– Ваше Величество, немедленно отдайте приказ возобновить военные действия, – приказала она в заключение.

На сей раз Генрих II впервые не на шутку рассердился. Он сухо ответил Диане, что ни в чьих советах не нуждается.

От неожиданности Диана де Пуатье лишилась дара речи. Губы ее задрожали, но, быстро взяв себя в руки, она с достоинством произнесла:

– Сир, хочу вас предупредить, что вы не скоро вновь увидите меня.

И ушла, как богиня.

Король, сам удивленный тем, что содеял, пребывал какое-то время в растерянности, потом улыбнулся: поведение Дианы возвращало ему свободу, пусть короткую, но весьма увлекательную.

Он тут же встал, вышел из своих апартаментов и бодрым шагом направился в покои жены, ведь там с некоторых пор пребывали прекрасные девы, которых галантные кавалеры двора называли «летучим эскадроном» королевы. «Девы столь соблазнительны, что могут зажечь огонь в ком угодно, – по достоинству оценил замысел Екатерины король. – Пока они просто развлекают королеву и ее ближайшее окружение, но со временем вполне смогут играть на политической арене важную роль…» Он с удовольствием вспомнил, как во время празднеств по случаю подписания Восельского договора эти неотразимые матроны и девицы следовали

по улицам Парижа за королевой верхом на великолепных иноходцах и пленяли взоры сиянием молодости, красоты и роскошных ярких нарядов. Шляпы их, украшенные великолепными перьями, взлетая вверх и паря вслед за несущимися всадницами, словно взывали к миру и праздникам любви и наслаждений.

После ухода Дианы Генрих впервые порадовался, что в свое время по настоятельной просьбе жены нарушил правила, установленные при дворе по указанию фаворитки и отменившие пышность нарядов, блеск и излишество драгоценностей, резко сократившие количество фрейлин, особенно молодых. Но Екатерина сумела убедить его в необходимости увеличения праздников и привлечения ко двору красивых девушек из знатных семей. И тогда он нехотя согласился, а теперь радовался, что супруга оказалась права. Среди прелестных дам была очаровательная баронесса Николь де Савиньи, которую он заприметил несколькими днями ранее.

Паж услужливо распахнул перед королем двери апартаментов королевы, и Генрих тут же очутился в настоящем райском саду, в центре которого на троне восседала сильно располневшая после очередных родов Екатерина и рядом с ней блистающий при дворе Пьер де Ронсар, которого королева приблизила к себе после трагической смерти Франциска, старшего брата Генриха.

Генрих также благоволил поэту, несколько лет безнадежно влюбленному в прекрасную Кассандру Сальвиати. Очаровательная блондинка с карими глазами пленила юного поэта своим голосом: она выразительно исполняла его сонеты, аккомпанируя себе на лютне. Ее отец, один из процветающих флорентийских банкиров, входил в круг людей, пользующихся особым доверием Екатерины и ее кузенов братьев Строцци. Прекрасная Кассандра вышла замуж. Что поделать!.. Зато, как Петрарка Лауру, поэт воспел свою красавицу в чудесных сонетах, которыми зачитывались во всех замках королевства. Благодаря неразделенной любви, Ронсар сделался знаменитым!.. Теперь он вновь продолжил карьеру влюбленного. Предметом его страсти стала Мария Дюпен, крестьянка, которую ранним майским утром он встретил на берегу Луары. Теперь ей он посвящал свои стихи, полные пылких чувств и любви к природе, мечтал возвести храм, изобразив Марию и себя в образах античных богов.

Возле Екатерины и Ронсара, словно в гареме султана, на подушках, веером разложенных на ковре, сидели красавицы, восторженно взирающие на поэта Жоашена дю Белле, друга и ровесника Ронсара, который вдохновенно читал свои стихи.

Генрих скользнул взглядом по лицам див и остановил свой взор на юной Николь де Савиньи, на лице которой застыло мечтательное выражение, ибо она внимала поэту, а поэты при французском дворе всегда пользовались и любовью, и почитанием, особенно у прекрасных дам.

Король замер и тоже стал прислушиваться к словам поэта.

Кто влюбчив, тот хвалы возлюбленной поет;Кто выше ставит честь, тот воспевает славу;Кто служит королю – поет его державу,Монаршим милостям ведя ревнивый счет.

Генрих снисходительно улыбнулся, глядя на невзрачного, худощавого, восторженного поэта. Славу дю Белле, в отличие от Ронсара, воспевающего любовь, принесли опусы «Хвала Генриху II» и «Королевская роща», хотя сонеты поэта в честь Оливии, предмета его платонической любви, ласкали слух и вызывали томление в сердцах многих юношей и девиц. Однако успех в обществе, что к поэту, что к другим придворным приходит, в основном, за хвалу монарху.