Террариум 3

Гром Макс

Раньше бы она не позволила себе в таком ходить. Ходила бы в дешёвом, в сделанном своими руками, но в хорошем, подобранном или сделанном тщательно. Ну и конечно ярком, подходящим её глазам, волосам, чтобы подружки завидовали, и бабка соседка обязательно сказала, что в её время в таком не ходили, ибо срам, когда у девки юбка выше колен.

Но не теперь. Теперь она ходила в чём придётся. Чтобы не выделяться, чтобы не столь часто её замечали. Ведь она жена предателя, жена ублюдка. И каждый теперь мог наорать на неё беспричинно, пнуть, плюнуть ей в лицо,

и никто плохого человеку не скажет, а даже наоборот хавальником своим что-нибудь одобрительное залепетает.

Ручки у Ольги огрубели покрылись мозолями и чёрной грязью, которую невозможно смыть до конца. Лицо побледнело, осунулось. Девушка, что работала раньше в бухгалтерии, корпела над кипами бумаг, теперь работала с утра до позднего вечера на заводе, где ей плотили по пониженной ставке.

Ольга прошла мимо усатого мужика. Так тот так искривил лицо, словно ему говна в рот наложили, и он это говно тут же выплюнул. Харкнул Ольге прямо на ботинок. Та притворилась, что не заметила этого.

Степан так и хотел порвать того мудака на мелкие кусочки, но не подходил, продолжал следить.

Ольга зашла в жалкую, покосившуюся халупу. Возле входа висела табличка с надписью: «Дом позора № 4.». И вот из-за этой таблички никто не подходил к этому дому близко. Даже другие постройки стояли от него чуть в отдалении.

Дверь за Ольгой закрылась. Степан смотрел на неё ещё долгую минуту, держа радостного Шарика и прикрывая ему пасть, чтобы не залаял. Он, Степан вернёт её себе. Отомстит подонку, а потом сбежит с ней как можно дальше от всего этого, подальше от войны.

Степан вытер слёзы и пошёл мстить.

***

Матвей глядел через замерзающее стекло окна кареты и дивился, как же спокойно в столице коммунизма. Народ ходит потихоньку, или спешит по своим делам, ну или делает их. Война словно и не стояла на пороге и от того было очень жутко. После того, что наговорили на собрании на сердце у генерал-лейтенанта Демьяненко было тяжело.

— Чего скуксился Матвей? — Спросил его друг, полковник Юшкевич. Не высокий, растолстевший тип.

— Неужели всё что нам наговорили правда? То есть неужели всё так страшно? Я думал, проведём классическую мобилизацию и всё, а оказалось…

— Не бери в голову. Справимся. — Полковник закурил папиросу. — Наши предки с нацистами справились, так что мы с кучкой варваров точно сладим.

— Кучкой? Кучкой?!

— Не кипятись говорю, а то ещё давление поднимется. — Полковник заулыбался и выпустил из рта дым. — Знаю я сколько их там. Я ведь тоже на том собрании был, на отчёты разведки смотрел. Преувеличивают они. Уверен. Такого не бывает. Не в наше время. Если уж люди за всю новейшую историю столько народа не собрали, то ебучие орки точно не смогли.

— Если преувеличивают, то зачем эти законы принимать, срамные законы? — Не унимался Демьяненко. — А я тебе сам отвечу. В совете пересрались от таких новостей. Сам главнокомандующий обделался.

Карета остановилась.

— Ну бывай

Матвей. Скажи жёнке, чтоб прелести свои дала пощупать, а то не успокоишься ведь. — Сказал Юшкевич и заулыбался ещё шире.

— Да пошёл ты. — Сказал зло Демьяненко и вышел из кареты.

Расстояние до подъезда он пробежал. Влетел в дверь и тут же на него залаяла какая-то шавка. Потрёпанная, словно дворняга. И куда только старший по подъезду смотрит.

— А ну брысь! — Крикнул на псину Матвей и поспешил уйти от тварюги.

Поднялся на нужный этаж, наконец отряхнулся от снега и вошёл в квартиру. Там смёл с валенок снег метёлкой, снял с себя шинель и пошёл к кухне.

— Маруся! Я дома! Что сегодня на ужин?! — Сказал Демьяненко громко, наконец улыбнулся. Вошёл на кухню и сразу замер.

Ужин стоя на столе. Макароны с мясом и подливой, и ещё компотик. Маруся сидела рядышком, заплаканная, но пальцем не тронутая. А рядом с ней сидел незнакомец. Демьяненко его сначала не узнал. Да и как тут узнаешь, обросшего, потрёпанного, исхудалого человека, о котором он уже и думать давно перестал. Но потом Матвей пригляделся и понял, кто перед ним сидел, с револьвером в руках, и кипучей злобой в глазах.

— Яковлев! — с Испугом крикнул Демьяненко.

— Молчи. — Сказал ему Степан. — И сядь.

Демьяненко закрыл рот и сел.

— Я поговорил с твоей женой. — Начал говорить Степан. — Она о многом мне рассказала. А я ведь думал, что вы товарищ Демьяненко хороший человек. Что вы спасли мне жизнь. Но оказывается, вам хотелось моих страданий, за смерть братца предателя. У вас это получилось. Вы разрушили мне жизнь. Я предатель, которому некуда податься, а моя Ольга живёт словно нищенка в доме позора. Когда я шёл сюда, то надеялся, что это всё ошибка, что не вы это сделали, но… теперь я уверен в себе.

— Прошу, не…

— Заткнись. — С трудом сдерживая крик, сказал Степан.

Но Демьяненко не замолчал:

— Прошу, отпустите мою жену, и мы всё решим. Вы ведь не убийца. Вы честный солдат.

— Я им был. Теперь я преступник.

— Нет, вы и продолжаете им быть. Вы колеблитесь. Я это вижу… Вы до сих пор не залили эту квартиру кровью, а это, значит, что вам трудно решиться… Поэтому, я прошу вас ещё раз… отпустите мою жену, товарищ Яковлев… Как коммунист коммуниста прошу, отпустите. Не нужно класть на свои плечи груз, который вы не сможете выдержать. Пускай моя жена уйдёт, и тогда вы сможете сделать со мной всё что захотите.

Степан смотрел Демьяненко в глаза. Пристально. Жадно. Хотел найти в них ложь, лукавство. Не нашёл. Из-за смерти брата предателя, он разрушил жизнь целой семье. За жену, он был готов умереть.

— Мария, прошу вас, уйти. — Сказал Степан спокойно.

Перепуганная женщина посмотрела на гостя, а потом на мужа и снова на гостя.

— Иди Маруся. Иди.

— Я не уйду. — Сказала она сквозь слёзы.

— Иди я сказал! — Крикнул на неё Демьяненко. — Уходи к сестре!

Женщина встала, постояла немного, смотря на мужа и на револьвер, и ушла.