Террариум черепах
Шрифт:
красавица.
В коридор выходит мама, идеально красивая, одетая
с иголочки. Я фыркаю. Может, меня в роддоме подменили.
– Чего стоишь, Энни? - восклицает она. - Опоздаешь.
Я киваю, взваливаю на плечо тёмно-серую джинсовую
сумку. Мама тепло улыбается и говорит то, что говорила
каждый год первого сентября на протяжении десяти лет:
– Всё, любовь моя, иди.
Я вновь киваю, открываю дверь и выхожу, вовремя
вспомнив, что надо
не шандарахнуть, как обычно, потому что мама этого
терпеть не может.
Когда я подхожу к зданию, линейка уже вовсю
идёт. Наши стоят в самом конце. Подхожу к Вере с
Ирой. Они молча оглядывают меня с ног до головы и
в один голос произносят:
– Ужас.
Я киваю.
Мы стоим на линейке ещё минут десять, затем
расходимся по классам.
Далее начинается привычная программа, Арина
Викторовна что-то рассказывает о предстоящем годе и
обо всём прочем.
Ирка неожиданно спрашивает:
– Как там у твоей мамы и отца Макса?
Я закатываю глаза.
– Не спрашивай. Они собираются жить вместе.
– Ты не рада?
– Да не то, чтобы… Просто, торопятся они слишком.
– Я бы поставила тысячу на то, что дело в Максе,
а не в том, что они торопятся, - говорит Вера и
усмехается.
Ира согласно кивает.
Я здесь каких-то пятнадцать минут, а уже понимаю,
что без Леры мне будет ой как не сладко. Эти идиотки
меня доконают.
Шестьдесят четыре
Дальше день пролетел быстро, без происшествий. Мы
с Максом не сказали друг другу ни слова, хотя, наверное,
это глупо, ведь месяц-два, и мы будем жить под одной
крышей…
Математика была сегодня последним уроком. Из класса
я выхожу позже всех. На четвёртом этаже ни единой
души. Из женского туалета слышны приглушённые всхлипы.
Мне бы, дуре такой, просто пройти мимо, но нет. Я
какого-то чёрта останавливаюсь, пару минут пялюсь на
дверь, решая, зайти или свалить, и всё-таки захожу.
Юлиана Смирнова сидит на подоконнике и рыдает
в голос. Ну и картина. Она даже не сразу меня замечает.
А когда всё-таки поднимает затуманенный от слёз взгляд,
я вижу тонны потёкшей косметики. Ну и зрелище. Не
такая она, кстати, и красивая. По крайней мере, сейчас.
Первой мыслью было просто развернуться и уйти, потому
что плевать я хотела на её душевные терзания, меня
даже любопытство здесь не держит, мне неинтересно,
почему она ревёт, но я всё равно спрашиваю:
– Ладно, какого чёрта?
Она всхлипывает и непонимающе смотрит на меня.
Хорошо,
поэтому разжую:
– Чего ревёшь, спрашиваю.
– Макс, - всхлипывает она и разражается рыданиями
с новой силой. Разумеется, а кто же ещё?
– Слушай, - устало вздыхаю я, - ты можешь хотя
бы на секунду перестать наматывать сопли на кулак и
нормально объяснить?
Юлиана громко неизящно шмыгает носом, глубоко
вздыхает и гнусавым голосом изрекает:
– Макс меня послал. После того, как… - и опять
рыдает.
Понятно. Переспали.
– Ну и что теперь? - спрашиваю. - Ну подумаешь,
переспали, с кем не бывает. Что теперь?
– Просто я… - Юлиана запинается и утирает нос
рукой. - Я до него…
Я морщусь.
– Ты что, лишилась с ним девственности?
– Ну… да.
– Ну ты и идиотка…
Я осекаюсь. Но не потому что Смирнова опять хочет
зареветь, а потому что вроде как не далеко от неё ушла.
Но с другой стороны, я-то не сижу здесь и не рыдаю,
как последняя истеричка. Юлиана Смирнова, я уверена, с
самого начала понимала, что Максу она и даром не
нужна, но при этом, видимо, на что-то надеялась. Ну
не идиотка ли?
Я вздыхаю, всё так же помня, что могу просто
развернуться и уйти, и никакие угрызения совести не
будут меня мучить, так как мне плевать, но всё же
говорю:
– Ладно, пошли со мной.
Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу, слыша,
как Юлиана Смирнова семенит за мной, изредка
всхлипывая. Раздражает меня жуть как.
Я иду вглубь коридора, открываю двойные белые
двери, достаю из сумки ключ, открываю ещё одну,
неприметную, выкрашенную в цвет стен и вхожу в
тёмное узкое помещение.
– Что это? - спрашивает Юлиана.
– Это место, куда я прихожу страдать.
– У тебя есть место для страданий? - в темноте мне
не видно её лица, но по голосу понятно, что Принцесса
ошеломлена.
– Ну да, - пожимаю плечами я. - Оно у всех есть.
– У меня нет.
– А должно быть, Принцесса, иначе, где бы ты сейчас
страдала?
Я сажусь на пол кладовой и блонде ничего не
остаётся, кроме как сесть рядом.
– Зачем людям место для страданий? - спрашивает она.
Я закатываю глаза. Неужели нельзя просто молча
думать о плохом и мучиться?
– Потому что они все несчастны, - поясняю я.
– Не все.
– Все. Этот мир - обитель разрушенных судеб. Пора