Террариум черепах
Шрифт:
Макс, будто знал, что я это сделаю, тут же отвечает
мне, сжимает мои бёдра руками, приподнимает и сажает
на подоконник. Я тут же обвиваю его ногами за
пояс, прижимаясь настолько сильно, насколько могу.
Плевать мне с высокой колокольни на слова Веры.
На четвёртый урок мы так и не попадаем. Выходим
из туалета за десять минут до звонка, держась за руки.
И натыкаемся на Арину Викторовну. Она понимающе
смотрит на нас,
– Аня, можно тебя на секунду? - спрашивает. Мы
с Максом переглядываемся, я киваю, и он уходит.
– Леонова, вообще-то я не приветствую того, что
ты полезла не в своё дело, но…
– Но?
– Спасибо.
Я улыбаюсь и киваю.
– Да не за что.
Арина Викторовна тоже не может сдержать улыбки,
хотя вижу, что пытается. Наша Арина Викторовна -
кремень. Она обычно никогда не улыбается. Надо же,
как любовь меняет людей.
Пятьдесят пять
Вчера мама уехала в командировку на всю неделю,
оставив ряд банальных указаний - поливать цветы, убирать
в квартире, разбирать почту.
А сегодня в час ночи припёрся Макс. Пьяный в
стельку. Сказать, что изначально я была ошарашена, это
ничего не сказать. В конце концов, он пьёт-то крайне
редко, а до такого состояния не напивался никогда.
С горем пополам я затащила его в квартиру,
стараясь не привлекать внимания соседей, а затем в
свою комнату.
И вот Макс, накачанный под завязку, лежит на
моей кровати и пьяно смотрит на меня, а я сижу
рядом и неодобрительно смотрю на него.
– Ты такая красивая, - вдруг произносит он.
Я грустно усмехаюсь и качаю головой.
– Что-то ты совсем хороший, - говорю. - Ну и
зачем же ты так напился, как последняя свинья, можно
узнать?
– Говорят, алкоголь помогает решить проблемы, -
заплетаясь языком, отвечает он.
– И как, помог?
Качает головой. Я киваю. Глупо было надеяться на
один лишь алкоголь.
Он вдруг берёт меня за руку и, ласково поглаживая
костяшки пальцев, говорит:
– Ань, прости меня.
– За что?
– Не знаю… До того, как пил, помнил.
Я горько улыбаюсь.
– Вот видишь, какие-то проблемы алкоголь всё же
решил.
Но Макс, оставаясь всё таким же пьяно-серьёзным,
проговаривает:
– Я люблю тебя.
Я печально усмехаюсь.
– Спи, Ромео.
Через пять минут он уже сладко посапывает на
моей кровати.
Я стелю себе рядом, на полу, и ложусь. Долго
смотрю в потолок, думая о том, какого
сегодня устроил, и что такого могло случиться, что
он так напился.
Ближе к трём утра проваливаюсь в тяжёлый
беспокойный сон.
Пятьдесят шесть
Утром следующего дня я просыпаюсь намного раньше
Макса. Я уже успела посидеть в Интернете, принять
душ, выкурить целую пачку сигарет, выпить три чашки
чая с бергамотом и сижу на кухне, курю, когда он,
изрядно помятый, сонный и несчастный, приходит сюда.
Я достаю заранее приготовленную таблетку аспирина,
наливаю в стакан воды и ставлю перед ним на стол.
Затем делаю кофе.
– Должно помочь, - говорю я, имея в виду таблетку.
– Ты специалист, да?
– Вроде того, - пожимаю плечами, я не обращая
внимания на сарказм.
– Ты злишься? - осторожно спрашивает он, выпив
таблетку. Я усмехаюсь.
– Нет.
– Почему? Я вчера напился, пришёл к тебе в час
ночи, вёл себя, как последний идиот. Тут есть из-за
чего беситься.
– Кстати, вёл ты себя вполне прилично, - говорю.
– А то, что напился… - Я пожимаю плечами. - Со всеми
бывает.
Ставлю перед ним большую чашку кофе и сажусь
напротив. Достаю из пачки сигарету и закуриваю. Мы
сидим молча, и я понимаю, что ни черта объяснять он
мне не собирается. Тогда нарушаю тишину первой:
– Что пил? - спрашиваю.
– Сначала пиво… потом водку.
– Хорошо хоть градус не понижал, - одобряю я. Макс
скорчивает гримасу. - Что за повод?
– Да мы с друзьями решили собраться… а потом, в
общем, что-то пошло не так.
– Вечеринка превратилась в попойку, - подсказываю я.
– Нет. Потом я вспомнил о тебе.
Я приподнимаю бровь.
– И что же во мне не так?
Макс долго молчит, преспокойно попивая свой кофе,
и когда я уже думаю, что ответа не будет, он говорит:
– Ну, скажем так, ты всегда можешь быть моим
поводом напиться.
Я сухо улыбаюсь.
– Я буду считать это комплиментом.
Пятьдесят семь
На следующий день выпал снег. Конец апреля, а
всё вокруг замело, как в ноябре. Дети играют во дворе
в снежки, катаются на санках.
На часах девять утра, а Макс, бодрый и весёлый,
припёрся ко мне домой и притащил… велосипед.
– Твою мать, Макс, ты что, охренел? - спрашиваю
я, а он, как ни в чём не бывало, затаскивает
велосипед в коридор и говорит: