Террор после 1917. Супертеррор. Сопротивление.
Шрифт:
Коллонтай в своём дневнике писала, что рабочие жестоко разочарованы многообещающими захватчиками-большевиками, и с ещё большим рвением продолжала работать над ними — отвлекала их свободой без комплексов, половой распущенностью. В публичных выступлениях, в своей брошюре «Новая мораль рабочих» и нашумевшей статье «Дорогу крылатому Эросу» звучал клич пожилой Коллонтай: «Не сдерживать своих сексуальных устремлений! Раскрепостить инстинкты! Дать простор любовным наслаждениям!»
Даже «бывалые» большевики ежились от её радикализма, хотя и понимали всю полезность её деятельности, — молодежь «заглатывала» эту тему на «ура». Политику растления и порока Коллонтай преподносила под «соусом» — прикрытием рассуждений о духовной свободе,
Благодаря Коллонтай и всем захватчикам России мораль и нравственность в рабочей, солдатской и молодежной среде были отброшены до пещерного уровня. То, на что обратил внимание Ф. Ницше: все постепенные многовековые цивилизационные накопления человечества, прогресс человечества в морали и нравственности — правильные наслоения сознания в бессознательном: комплексы стыда, срама, морали и нравственности, понятия «правильно» и «неправильно», добра и зла, нравственности и порока — всё это захватчики России попытались уничтожить в кратчайшие сроки.
Знаменитый фантаст Герберт Уэллс, приехавший посмотреть — как в захваченной России фантастика и фантазия Коммунизма реализуется в жизни, вероятнее всего, почувствовал себя бездарностью, «отстоем», увидев — чего нафантазировали реально Ленин, Коллонтай и прочие ленинцы, — это была запредельная фантасмагория. Г. Уэллс наблюдал на улицах советских городов расхаживающих в совершенно голом виде молодых мужчин с кумачовыми лентами через плечо, на которых был написан лозунг: «Долой стыд!», и пристающих «с любовью» к попавшимся на улице женщинам, которые рисковали быть обозванными гневно «контрой» в случае возмущения и отказа. Вовсю развернуться этому коммунистическому «прогрессу» не давали лютая зима и слякотные осень и весна. Этот ленинский либерально-демократический «прогресс» Уэллс назвал почему-то «распущенностью» и с ужасом наблюдал, как воодушевленные молодые люди с красными бантами создавали по всей России «прогрессивные» кружки для раскрепощения, пропаганды свободной любви и удовлетворения революционной похоти под лозунгами «Долой стыд! Долой невинность!» В общем, — по сравнению с ленинцами, — европейские и американские хиппи 60-х «отдыхали» и плелись в хвосте западного «прогресса» даже пребывая в наркотическом угаре.
В этих коммунистических кружках «свободы» велись «глубокомысленные» «культурные» дискуссии, например: «Ты е...я по Коллонтай или по Семашко?» — что означало: ты е...я со многими одновременно или со многими поочередно?! Современные столичные наркоманы и клубные тусовщики и тусовщицы со своим случайным «траханием» на такие продвинутые дискуссии не способны, сексуальный «прогресс» у современных либерал-демократов упал сегодня до постыдного уровня. Анфиса под подлой маской «Чехова» — просто устаревший манекен, «отстой». «Достойный» уровень пошлости и разврата сегодня еле-еле поддерживает «Комеди клаб».
Теорию «пролетарского секса» Коллонтай постарался «творчески» углубить ленинец Арон Залкинд, который утверждал, что когда в рабочем общежитии все друг с другом «перетрахаются», то это будет «способствовать росту коллективных чувств, классовой организованности. (и т.п.)». Согласно этим «научным» рекомендациям захватчики в некоторых городах взяли организацию «процесса» в свои руки. «Во Владимире издали приказ, что девушки с 18 лет обязаны отдаваться по разнарядке, наподобие «всеобщей
Саратовский губернский Совет народных комиссаров под влиянием Коллонтай «спрогрессировал» дальше всех — издал самый прогрессивный декрет «Об отмене частного владения женщинами», который указывал: с 1 февраля 1918 года упраздняется право постоянной собственности на женщин в возрасте от 17 до 30 лет. Все эти женщины, без их согласия, освобождались от проклятых устаревших уз брака и ответственности перед мужем и семьёй. Но одновременно с этим освобожденные женщины становятся достоянием трудового народа, вернее — «трудовых» мужчин. Что это значило? — Что каждый пролетарий, матрос или солдат, доказавший свою классовую принадлежность, мог «пользоваться» понравившейся ему женщиной согласно большевистской норме: не больше четырех раз в неделю и не дольше 3-х часов каждый раз. А чтобы бывшего мужа не давили старые пережитки ревности к любимой женщине, этот декрет делал ему льготу — внеочередное пользование своей освобожденной супругой раз в день. Можно с ужасом представить — каково было местным красавицам, к которым стояла постоянная очередь желающих по три часа.
Понятно, что больше всего «счастья» досталось ухоженным барышням из буржуев, аристократии и прочей интеллигентщины и мещанщины, в общем — потенциальной «контре», которая явно отличалась от привычных прачек и ткачих. С этими интеллигентками не церемонились. Можно представить это либеральное, демократическое освобождение молодой женщины — если очередь на неё состояла из нескольких пролетариев, матросов и солдат. Понятно, что в этих условиях «свободы» и «прогресса» монашки попадали под коммунистическое изнасилование принципиально.
Свобода для освобожденной в России женщины по-ленински, по-коммунистически уже через три месяца выглядела, мягко говоря, более чем странно — безработица, голод и холод, еженедельно вваливаются под любым предлогом вооруженные рабочие и солдаты — и откровенно грабят, более того — без спроса могли каждый день изнасиловать на улице или дома. Не говоря уже о покорителях — приезжих комиссарах, которые просто и принципиально насиловали на правах победителей русских красавиц-«синеглазок», — о чем с упоением рассказывал один из этих ублюдков, коммунист-еврей Багрицкий в поэме «Февраль» (о феврале 1918 г.):
...Я ввалился,
Не стянув сапог, не сняв кобуры,
Не расстегивая гимнастёрки.
...Я беру тебя как мщенье миру,
Из которого не мог я выйти!..
Кроме жесткого группового солдатского или пролетарского без всякой романтики секса мы наблюдаем ещё со стороны захватчиков принципиальное жесткое комиссарское изнасилование.
Обращаю внимание — все вышеописанное происходило не тысячи лет тому назад, в далеких варварских временах, а — в 20-м веке, ещё и сто лет не прошло с тех очень близких трагических времен; это тем, «у кого не укладывается в голове», о самой культурной и цивилизованной богоизбранной нации, и о возможности повтора.
Не будучи по крови, но по духу еврейкой — Коллонтай, судя по вниманию к ней еврейских авторов, стала национальной героиней: некто Э.П. Миндлин написал о ней восторженную книгу «Не дом, но мир: повесть об Александре Коллонтай», некто З.С. Шейнис в своей книге «Путь к вершинам» восторгался валькирией революции не меньше, а Жора Натансон решил прославить революционную развратницу в фильме «Посол Советского Союза». Вся эта компания проходила в 1967-1969 годы и была похожа в том консервативном моральном СССР на провокацию — на «раскачку» еврейскими умниками советской молодежи по плану А. Даллеса.