Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь
Шрифт:
Нет никакого сомнения, что великая война 1410 г. была войною ненависти и мщение против немцев. Витовт желает их гибели и во всеуслышание об этом заявляет. Этот князь, власть которого над русскими и татарскими племенами простирается далеко в глубину русских равнин, является скорее ханом восточной орды, чем вождем христианского народа. Ему хочется загнать тевтонов в Балтийское море и там их перетопить. Что касается нового польского короля, то ему приходится снова поднять старый спор из-за Помереллии. К тому же обнаружившиеся в тевтонском государстве смуты подстрекают его честолюбие. Ягеллон не дает пропуска через свои земли ни торговцам, ни солдатам, идущим в Пруссию, и множество постоянно возникающих мелких столкновений являются предвестниками решительной борьбы. Наконец, в июле 1410 г. король и великий князь назначают местом своего свидания Пруссию, где и соединяются их армии. Мы накануне настоящей битвы народов: на ряду с литовцами, с поляками и наемниками из Чехии и других земель мы встречаем в армии Ягеллона еще татар под предводительством их хана, как будто весь европейский Восток, затронутый немецким завоеванием, поднялся теперь против немцев. Язычники татары ведут войну беспощадно и возбуждают ужас жестокостью своих грабежей. Ягеллон поддерживает дисциплину, как может; два литовца, ограбившие церкви, присуждены, по обычаю страны, сами себя удавить. С приближением неприятеля предосторожности удваиваются: военный совет запрещает кому бы то ни было опережать авангард, шедший под начальством маршала Зиндрама, и трубить в рог; в армии должен раздаваться звук только королевского рога; по первому сигналу все встают, по второму — садятся на лошадей, по третьему — выступают. Утром 15-го ноля, на пути к Танненбергу, польский король узнает, что перед ним стоит тевтонская армия; он дослушивает обедню в то время, как Зиндрам и Витовт ставят армию в боевой порядок, разделив поляков на 50 хоругвей, а литовцев, русских и татар — на 40 отрядов; на литовских знаменах красуется изображение
Литовцы, стоявшие на правом крыле, с яростью бросаются на тевтонскую армию. Тевтоны стойко выдерживают напор, и огонь их пушек производит страшные опустошение в рядах неприятелей, так что после часового боя они вынуждены отступить и рассыпаются в разные стороны; многие бегут вплоть до Литвы, где распространяют весть о поражении Ягеллона. Небольшая часть польской армии тоже увлечена была в бегство; знамя св. Георгия отступило, и даже королевское знамя пало было на землю, но сейчас же поднялось: дрогнувший центр устоял, а левое крыло и совсем не было тронуто. Между тем тевтоны рассыпались в погоне за литовцами; видя бегство врагов Христа, они в радости запели победный гимн; но, направив свои главные усилия против литовских отрядов, они расстроили свой боевой порядок и погубили все дело. В ту минуту, когда они, прекратив преследование, возвращались на свою позицию, Ягеллон ударил на них с фланга и смял их. Вскоре гроссмейстер вынужден пустить в дело шестнадцать резервных хоругвей; он сам ведет их на центр польской армии, где король, как это решено было на военном совете, стоял в укреплении из обозных телег. Ягеллон хочет броситься в сечу, но один из приближенных хватает его коня за узду; король отстраняет смельчака своим копьем, но потом вспоминает, что не должен двигаться, и остается на месте. Он хочет по крайней мере двинуть свою гвардию в 60 «копий», но его гвардия остается при нем. Тевтоны не могут прорвать укрепление; один из них пробился было до короля, но метким ударом копья королевский нотариус и будущий архиепископ Збигнев повергает этого смельчака мертвым к ногам короля. Тогда раздался приказ гроссмейстера двинутся направо, где стояло королевское знамя. Маленький геройский отряд бросился туда и был со всех сторон окружен; гроссмейстер не стал просить пощады и пал почти со всеми своими офицерами.
Тевтонская армия была так расстроена, что никто не поддержал этой отчаянной атаки. беглецы переполнили собой укрепление из повозок, расположенное над деревней Танненберг. Ягеллон запретил начинать преследование раньше, чем будет взят этот последний оплот; через четверть часа и он пал. Тогда польский король переехал на холм, где накануне стоял гроссмейстер, и пред ним развернулась картина беспорядочного бегства тевтонов, на оружии которых играли последние лучи заходящего солнца. Много рыцарей было взято в плен, много потонуло в озерах. Краковский каноник Длугош, правдивейший из историков этого знаменательного дня, говорит, сам, впрочем, не очень этому веря, что прусская армия потеряла тогда 50000 человек убитыми и 40 000 пленными. Эти цифры преувеличены, но поражение тевтонов было жестоко. Вечером после сражение уставили Ягеллон бросился под дерево, в ожидании, пока приготовят ему палатку, и отдал приказ похоронить в маленькой церкви Танненберга тела командоров. На другой день, во время обедни, вокруг походного алтаря польского короля развевались пленные тевтонские знамена. Весь день шесть секретарей составляли список пленников, между тем как победоносные солдаты считали свою добычу и среди разливанного моря вина справляли тризну по тевтонском ордене.
Удар был страшен; но не от этого поражения суждено было умереть ордену. Правда, дальнейший поход победителя был сначала похож на триумфальное шествие: Ягеллон, избегая насилий, старался придать себе вид освободителя, и многие из подданных тевтонов охотно соглашались этому поверить. Примерь покорности подали епископы, не любившие ордена; дворяне приняли дар обещанных им «польских вольностей», и в Данциге посла Ягеллонова встретили с торжеством, при звуке труб и барабанов. Но довольно было одному энергичному человеку оказать решительное сопротивление, чтобы изменить исход кампании. Генрих Плауэн стоял со своим наблюдательным корпусом на Померанской границе, когда до него дошла весть о разразившемся бедствии. Не теряя ни минуты, он бросился в Мариенбург и заперся в замке, сжегши предварительно город. Ягеллон не мог ничего сделать против этих геройски защищаемых стен. После двух месяцев блокады, бомбардирования и бесполезных приступов он снял осаду и возвратился в свои владения. Польша показала еще раз свою неспособность к продолжительным усилиям: опасаясь войны с Сигизмундом Венгерским, она заключила с тевтонами такой почетный для них мир, на какой те совсем не могли надеяться. [18] Но прием, оказанный завоевателям подданными побежденных, обнаружил, что старая корпорация носила в самой себе причины своего падение, которое было только ускорено внешней войной.
18
По первому Торнскому миру (1 февр. 1411 г.) польский король возвратил ордену все завоеванные замки; орден, со своей стороны, уступил Витовту Жмудскую землю, с тем, однако, что по смерти Витовта и Ягайло она снова отойдет к ордену, и обязался уплатить Польше 100000 марок за выкуп пленных и военные издержки. Прим. перев.
Генрих Плауэн, сделавшись гроссмейстером, отважился на очень смелый шаг для спасение ордена. Военные силы рыцарей крайне уменьшились; лучшая часть их осталась под Танненбергом, и на первом своем военном смотру новый гроссмейстер нашел перед собою горсточку утомленных стариков да молодежь, которая, не видав лучших дней, вносила в поредевшие ряды дух беспокойства и беспорядочности. А между тем ослабевшему в такой мере ордену приходилось требовать у своих подданных крупных жертв. Для выкупа пленных и уплаты жалованья наемным войскам нужно было наложить огромные подати на полуразоренную нашествием страну. Тевтонские счета показывают, что барыши от чеканки монеты страшно возросли после битвы при Танненберге: значит, новая монета была плохого качества, и это является тяжелой прибавкой ко всем прочим обвинениям, выставлявшимся против рыцарей их прусскими подданными. Гроссмейстер задумал смягчить неудовольствие, предупредить сопротивление и заинтересовать народ в судьбе властителя тем, что наперекор уставу, запрещавшему братьям совещание с мирянами, предложил городским и дворянским депутатам образовать собрание прусских чинов. Но скоро он увидел, что прусский народ согласится на предлагаемый ему союз не прежде, как дождавшись удовлетворения всех своих требований. Когда вышел указ о сборе поголовной подати, Данциг отказался платить и перед замком выстроил башню, с высоты которой горожане наблюдали за тем, что в нем делалось. Башня эта звалась Kiek in de kuk, т.е. окно в кухню. Данцигскому командору, брату гроссмейстера, пришлось схватить и казнить несколько членов думы, и этой жестокости горожане никогда рыцарям не простили. Притом, все как бы сговорилось против Генриха Плауэна: чума свирепствует, урожай гибнет, а народ, недоверчиво относясь к новшествам, заподозревает в гроссмейстере гуссита. Дело в том, что Плауэн не любил попов: когда прусские епископы, бежавшие после отступления польского короля, просили у него дозволения возвратиться в силу обещанной амнистии, то он отказал им, говоря, что не хочет отогревать на своей груди ехидн. Между тем Ягайло и Витовт не теряли этих беспорядков из вида. Первый грабит прусские границы и обирает захваченных на дорогах купцов; второй строит замок на тевтонской территории, и когда орден протестует, он отвечает, что считает себя в праве свободно распоряжаться на земле, искони принадлежавшей его народу: знаменательное слово, которое следует запомнить; оно показываете что ужасное прошлое не забыто и что Витовт совершает дело народной мести.
Раздраженный всеми трудностями положения и вызовами врагов, Плауэн хочет снова начать войну, но у него нет власти даже над рыцарями. Великий маршал Штернберг не позволяет армии следовать за гроссмейстером. Плауэн созывает капитул, чтобы низложить мятежника; но вместо того мятежник низлагает гроссмейстера и получает его место. Герой бедственных дней был низведен на степень простого командора и не мог снести своей беды. Вскоре открылось, что он ведет переписку с польским королем. Плауэн был брошен в тюрьму, где и провел 16 лет, жалуясь, что сторожа не кормят его досыта даже хлебом и ячменем. [19] О какой же дисциплине может быть речь там, где подчиненный прогоняет начальника и герой кончает изменой? Дальнейшая история ордена представляет собою только зрелище долгой агонии. Тщетно ищет он защиты у императора, у папы и у соборов, которые в это время работали над водворением мира в церкви. Монархическая Европа XV в. не понимала больше этого старого аристократического учреждения, папа запретил нападать на Литву с тех пор, как Литва крестилась: речь шла о том, чтобы переселить этих оставшихся без дела крестоносцев на Кипр или на Дунай, против турок; а тем временем славяне спокойно продолжали свою борьбу против немцев. Польский король вступает в союз с померанскими герцогами и даже с чешскими гусситами, ссылаясь на кровное родство. Поляки проповедуют
19
Он был, наконец, освобожден из заточение гроссмейстером Русдорфом. После смерти он был похоронен в Мариенбургской капелле рядом со своим счастливым соперником Штернбергом. Прим. перев.
Немецкая колония решила свергнуть с себя иго рабства. Гроссмейстер Павел Русдорф пытался, подобно Плауэну, опереться на дворянство и на города. Города заявили готовность его поддержать под условием, что он обеспечит их права и вольности от притязаний орденских должностных лиц; но он не решился взять на себя такое обязательство. Тогда города предложили ему свою помощь для водворения дисциплины в ордене; но он не мог принять никакого решения, опасаясь дать магистру Германии желанный повод занять место гроссмейстера. Тевтонский орден был в полном разложении. Тогда в феврале 1440 г. в самом Мариенбурге часть прусского дворянства и города образовали лигу. Члены ее сначала толковали только о сохранении за каждым его прав, затем выбрали из своей среды совет и завели свою особую казну, и таким образом выросло государство в государстве. Союзники обнаружили свои намерение тем, что после избрание Конрада Эрлихсгаузена они выразили покорность уже не ордену, а лично гроссмейстеру. Его брату и преемнику, Людвигу Эрлихсгаузену, они и совсем было хотели в ней отказать, так что ему пришлось обещать расширение привилегий штатов. В такой крайности папство и Империя приняли, наконец, участие в горькой судьбе ордена; но у этих старых, одряхлевших властителей не нашлось ничего, кроме слов, на защиту своего погибавшего ровесника. Папа и император объявили лигу противной законам божеским и человеческим; в ответь на эту ссылку на право былых времен лига громко провозгласила свое право — новое право народов располагать собою по своему усмотрению, и 4 февраля 1454 г. дворяне и города подписали акт своего освобождена, а пристав Торнской Думы свез его немедленно в Мариенбург.
Вслед за этим начинается война горожан против замков. Торнские жители берут приступом и сжигают свою почтенную крепость, одну из первых построенных в Пруссии, вековую защитницу их города. В несколько недель 54 плохо защищавшихся замка попадают в руки мятежников, которые для завершение дела обращаются к польскому королю. Казимир IV праздновал в Кракове свою свадьбу, когда к нему явились депутаты от ордена и от лиги. На открывшихся перед королем прениях тевтонские депутаты, за которых стояли также папские легаты, ссылались на то, что по последнему договору орден и король взаимно обещали друг другу не поддерживать мятежей их подданных. Но члены лиги предложили признать суверенитет польского короля и пригрозили в случае его отказа отдаться чешскому королю. Казимир в присутствии гнезненского архиепископа принял от прусских депутатов присягу, учредил воеводства в Торне, Эльбинге, Данциге и Кенигсберге, освободил города и дворян от всяких повинностей, запретил восстановлять разрушенные замки и объявил войну тевтонам. 23 мая 1454 г. он торжественно вступил в Торн; затем он отправился в Эльбинге принять присягу от епископов, дворян и городов. Можно было бы думать, что орден покончил свое существование. Однако война продолжается еще 13 лет; она тянется без решительных действий, являясь в то же время усобицей, так как в каждом город есть враждебные партии. В Кенигсберге три квартала дерутся на реке, которая их разделяет; в Данциге патриции нещадно истребляют ремесленников. Лига обвиняет поляков в медлительности и выходит из терпения, глядя на то, как долго держатся тевтоны и их наемники. Рыцари действительно держались только с помощью этих солдат, набиравшихся из всех стран. Наконец, когда у рыцарей не стало денег на расплату, они вынуждены были отдать наемникам в залог Мариенбургский замок. Вступив туда, эти бандиты, в большинстве случаев принадлежавшие к гусситам, натешились там вволю. Они забрались в келии, обрезали длинные бороды старым рыцарям, которых там нашли, и погнали их ударами кнутов на кладбище. Гроссмейстер спасся в лодке по Ногату и бежал в Кенигсберг, где Дума, за оказанное им городу доверие, прислала ему в подарок бочку пива. Наемники выдали замок королю Казимиру, который явился туда праздновать Троицын день.
Пора было заговорить о мире; богатейшая прежде страна была так разорена, что, по словам одного современника, с высоты городских стен не видать было нигде деревца, к которому можно было бы привязать корову. Сами «изменники Госпоже нашей Деве Марии» плакались польскому королю на нищету, до которой они были доведены. Когда завязались переговоры, у ордена были уже отняты Помереллия и западные провинции. Переговоры показали еще раз, что тевтонское государство было погублено своими внутренними распрями, а не внешней силой. На съезде во Frische Nehrung прения шли не между орденом и королем, а между врагами ордена и его приверженцами. Байзен, сторонник короля, препирается с Штейнгауптом, бургомистром Кенигсберга, оставшегося верным тевтонам. Любопытно видеть, с каким напряжением эти братья-враги ищут средств к соглашению ради того, чтобы обеспечить немецкой колонии, по крайней мер, общее управление. Останемся все вместе под властью одного государя, говорил Байзен; король станет покровителем и сюзереном ордена, за которым сохранится часть его владений. Штейнгаупт отвечал, что те, кто проливал кровь за орден, не позволят отделить себя от него. Он советовал членам лиги не слишком полагаться на короля, который сейчас же забудет все свои обещание, как только рыцари лишатся своих владений. В ответ на это члены лиги советовали друзьям ордена не пренебрегать покровительством короля, так как гроссмейстеру легко может понадобиться его помощь для того, чтобы держать в повиновении самих же орденских сановников. Предметом долгих обсуждений служило следующее предложение: польскому королю уплачивается вознаграждение за военные издержки; орден сохраняет свою независимость и верховную власть, но принимает другое устройство, при котором колонисты получают одинаковые права с рыцарями, вплоть до участие в избрании гроссмейстера. Тевтонское государство тогда осталось бы немецким, и это было бы счастливым исходом после стольких бедствий, «ибо», говорили сторонники тевтонов, «не хорошо быть под управлением людей, которые не родились немцами». Это заклинание именем родины доказывает, что обсуждавшие свою участь колонисты понимали всю важность предстоявшего им решение. Они колебались между патриотизмом и любовью к независимости. Последнее чувство взяло верх, Когда в Г466 г. в Торне возобновились прервавшееся было на короткое время совещание, то именем вечного мира освятились результаты тринадцатилетней войны, т.е. поражение ордена и раздел страны. Польша получила в полное владение страну на запад от Вислы и Ногата, где лежали Мариенбург, Эльбинг и Данциг, затем Кульмерланд, с Торном и Кульмом, и Эрмланд, врезавшийся углом в оставленные ордену в качестве польского лена провинции. Договор постановлял, что гроссмейстер, орден и его территория навсегда соединяются с королевством польским, образуя с ним одно тело, одну семью и один народ, живущий в дружбе, любви и сердечном согласии; что гроссмейстер имеет заседать на польском сейме по правую руку от короля, как польский князь и советник. Трудно найти другой договор, который звучал бы такой иронией, и со слезами на глазах явился гроссмейстер в Торнскую ратушу приносить присягу своему королю.
Если мы примем во внимание, что Польша начала враждебные действия против ордена в 1454 г., в ту минуту, когда турки только что водрузили полумесяц на Софийском соборе, и что одно из христианских государств вело такую беспощадную войну с тевтонскими крестоносцами в то самое время, как папа Пий II тщетно оглашал Италию своими воззваниями к государям и народам, приглашая их подняться на магометан, то становится ясно, что бедствие ордена и всеобщее к ним. равнодушие являются одним из многочисленных признаков окончания Средних веков. Родившись в то время, когда христианство было сильно, объединялось под властью своего духовного главы и само вело наступательные действие против неверных, орден падает, когда неверные одолевают разъединенных христиан, которым приходится думать только о защите своих исконных владений. Но особенно важной датой служит падение ордена в истории борьбы немцев, с славянами, Польша выиграла, наконец, битву из-за Помереллии. Она пресекла сообщение между германским авангардом и центром. Немцы одновременно отступают повсюду: на правом берегу Эльбы шлезвигское дворянство признало короля датского герцогом шлезвиг-гольштейнским; торговлю на Балтийском море отнимают у Ганзы скандинавы, на ряду с которыми выступает затем русский народ. Москва овладевает Новгородом, и напротив немецкого города Нарвы возникает Ивангород. Венгрияи Чехия, запутавшиеся было в сетяхнемецкой политики, освобождаются из них и при Подебраде и Корвине начинают, по-видимому, свою национальную жизнь.