The Kills
Шрифт:
— Люцифер, — шепнула имя пересохшими губами как молитву.
— Сейчас. Держись, — ответил голос. Меня держал Джино.
Мир завращался до тошноты и ряби в глазах. Я плыла на волнах беспамятства, глотая слезы, вдыхая запах несущего меня мужчины, и от этого было еще горше, ведь это был не Люцифер. Не те руки, не тот запах, не тот человек. Я не желала, чтобы меня трогал кто-либо кроме него и одновременно боялась почувствовать его прикосновения на себе, ведь они могли принести мне чудовищную боль.
Меня положили на кровать, игла вонзилась в руку, и без того мутный мир растворился
***
Раза с пятого я с неимоверным усилием разлепила свинцовые веки. Спасибо тому, кто додумался закрыть жалюзи, полутьма не резала глаза, но пришлось некоторое время к ней привыкать. Тело будто лишили всех костей, я безвольно лежала на белых простынях, не находя в себе сил даже поднять голову.
На стуле рядом с кроватью сидел он. Неестественно бледный противоположно своему привычному виду, с темными синяками под глазами, которых у него отродясь не было. На руках в местах ожогов и ранений наложены повязки. Щетина отросла больше обычного, а всегда аккуратно уложенные волосы растрепаны так, как бывало по утрам, когда он сонный, расслабленный и игривый нависает надо мной, чтобы поцеловать.
Наверное я должна была вскочить, броситься обниматься, плакать от радости, сказать о том, как он дорог мне. Пошутить над больничной сорочкой, в которой он выглядел смешно и нелепо. Следом, возможно, отвесить пощечину и поцеловать. В горле встал удушающий ком, сил не было ни на что. Я отвернулась, желая скрыть эмоции.
— Прости, — от этого голоса внутри все сжалось, сердце забилось быстрее.
Я молчала. Весь остаток ночи мне было страшно, что я больше не увижу его. Не услышу его голос. Не почувствую такие привычные руки, такие сладкие поцелуи. Никто не позаботится обо мне, и я останусь одна в этом мире. Эти мысли нестерпимо мучили меня, пока я ждала в приемном покое вместе с Джино, не знавшем, как утешить и успокоить.
Сейчас его вид и его голос причиняли убийственную муку. Он дотронулся до тыльной стороны моей руки кончиками пальцев, и меня пробил разряд тока. Я хотела сдержаться, быть сильной, в итоге позорно расплакалась, отчаянно зажимая рот рукой.
— Птичка, — тихий, виноватый шепот и милое прозвище заставили слезы течь рекой.
Скрипнули металлические ножки о линолеум, меня окружили заботливые руки и горячие объятия. Он поцеловал меня в макушку, ощутимо, но бережно сжимая в объятиях. Я дрожала, не веря в реальность происходящего.
— Прости, что заставил тебя нервничать, — осторожно начал он.
— Нервничать? Я чуть с ума не сошла. Чуть не умерла там же, на месте, возле долбанного участка, — я хрипела севшим от криков и слез голосом, эмоции рвались на волю.
Злобно вывернувшись из объятий, отстранилась, чем вызвала недоумение. Он смиренно сел, трепетно держа мою забинтованную руку.
— Что с твоими руками? — поинтересовался он.
— Ничего. Неважно.
— Кейт. Я не мог поступить иначе. Ты же понимаешь, — теперь он говорил уже увереннее. — Человек был в опасности. Счет шел на минуты.
— Он все равно погиб, — вырвалось у меня.
— Я должен был попытаться, — не сдавался он. — Пожар начался со стороны кабинета офицера. Он оказался в ловушке. Если бы на его
Во мне закипали гнев и обида, щедро сдобренные болью. Невероятно опустошающая ресурсы смесь.
Он был прав, речь шла о человеческой жизни, и здесь разговор был не о правильности поступка, в этом не было смысла. Но я не могла запретить себе чувствовать и переживать. Отменить свои эмоции во имя чужой жизни. В данный момент я была самой настоящей эгоисткой, думающей о собственном благополучии. И мне ни капли не было стыдно.
— Ты хотел спасти человека, — фраза обнажила предательскую дрожь в голосе. — Наверное это правильно, и я не могу на тебя злиться. Наверное мне стоит гордиться тем, что ты такой. Тем, что мой мужчина — отважный герой, который спасет не только принцессу, но и все гребаное королевство, — я теребила край простыни, слова звенели в воздухе, насыщаясь гневом. — Но я зла. Все, что я сейчас чувствую — это злость и боль от страха за твою жизнь.
— Прости, — снова повторил он.
Я закачала головой, почувствовав, как дрожат губы, а к глазам подступает новая порция слез.
— Когда ты остался в горящем здании, — пауза вышла слишком долгой, меня снова перенесло в тот миг. — Я оказалась в аду. Ты привязал меня к себе, зная, как страшно для меня сближение с людьми. А потом поставил под удар свою жизнь.
Он резко откинулся на спинку стула и скрестил руки. Едва слышно зашипел, задев повязки на ожогах. Его челюсти напряглись, как бывало всегда, когда он сердился, при этом тщательно контролируя эмоции.
— Кейт, я солдат.
— Ты не в армии, — обрубила я.
— Это не важно.
— Ты не обязан, — упиралась я
— Обязан, — категорично поставил точку он.
Наша беседа напоминала игру в словесный пинг-понг, перекидывание короткими фразами в надежде, что собеседник упустит мяч.
— Я такой, какой есть, — сурово продолжил он. — У меня есть военная подготовка. Я сильный и здоровый. Если могу спасти чью-то жизнь, я ее спасу. Я не жалею, что сделал это. И сделаю снова, если понадобится, — каждое слово отрезвляло меня словно хлесткая пощечина. — Я буду лезть в пекло. Принимать жесткие решения, — чеканил он. — Потому что я такой и таким останусь навсегда, — его речь набиралась экспрессии, так не свойственной ему обычно, разговор становился напряженным. — Мучительно видеть тебя в таком состоянии по своей вине, но ты ведь понимаешь, что меня не изменить, — он не спрашивал. Утверждал. — В глубине души ты знаешь и знала, что я не тот, кто стоит в стороне.
Я так громко и возмущенно выдохнула, что он замолчал.
— Ты меня так пытаешься обвинить? — раздраженно бросила в ответ.
Он удрученно покачал головой, расслабил плечи и открылся, расцепив руки.
— Я не виноватых ищу, Кейт, — он успокаивающе погладил мою ногу под простыней. Вопреки ожидаемому облегчению я ощутила невероятное напряжение от его касаний. — Я хочу сказать, что если мы вместе, значит видим не только плюсы, но и минусы. А значит берем на себя смелость принимать человека со всеми его сторонами.