Тиберий
Шрифт:
— О Цезарь! Твоя проницательность потрясает! — с искренним изумлением воскликнул Либон.
— Или ты задумал нечто иное? — с низкими нотами в голосе переспросил принцепс, пронзая собеседника взглядом.
— Нет, Цезарь…
— Так, нет или да?
— Нет, то есть да, я хочу, я мечтаю… я надеюсь принести пользу тебе и Отечеству на высоком посту претора…
— Ты хочешь быть судьею или получить легионы в провинции? Пожалуй, тебе больше подойдет суд.
— Как распорядится твоя мудрость, Цезарь.
— Да, ты обязательно окажешься в суде, я тебе обещаю!
Либон
"Тоже не римлянин, — решил принцепс. — Впрочем, точно так же передо мною дрожат и все другие просители".
Тиберий был крепок физически. Особую силу имели руки, пальцем он протыкал яблоко. Но все же он не решился сойтись с Либоном один на один. Уж слишком отчаянным казался поступок молодого авантюриста. Возможно, его замысел, помимо прямой угрозы покушения, нес в себе еще и скрытую опасность. Поэтому Тиберий, страшась западни, подстроил так, что в саду, где они встретились с Либоном, в последний момент к ним, будто случайно, подошел Друз. Тот передал принцепсу какую-то, якобы срочную информацию, и остался на аллее чуть позади беседующих, естественным образом поджидая отца, чтобы вместе возвратиться домой. Конечно, Тиберий мог привести и охрану, но ему было унизительно выказывать страх перед мальчишкой, хотя, по всей видимости, бояться нужно было не его. Кроме того, это испортило бы образ демократичного правителя, который он культивировал в обществе. И, наконец, отгородившись от Либона стражей, он ничего не смог бы выведать о его планах, болезнь перешла бы в хроническую стадию.
Как и предполагалось, Либон завел речь о надеждах на претуру. Он подробно рассказывал о себе и предках, обосновывая свое право на почетную магистратуру, а также делился планами относительно исполнения должности. Его поведение соответствовало римским традициям и не содержало в себе ничего подозрительного.
"Он усыпляет мою бдительность, — думал Тиберий. Будучи на грани нервного срыва от переживаний последних дней, он уже усматривал крамолу в самом отсутствии чего-либо сомнительного. — Прекрасно же он маскируется! Надо быть настороже".
Едва Тиберий это подумал, как лицо Либона вздрогнуло, он резко повернулся, щегольские складки тоги, способные скрыть десяток кинжалов, встрепенулись и замерцали переливами света и тени. Неизвестно, что могло бы произойти в следующий момент, но Тиберий схватил левой рукой правую руку молодого человека и стиснул ее железной хваткой. Поскольку принцепс был левшой, Либону показалось, будто в него вцепилась клешня мифического чудовища. Он едва не вскрикнул, однако Тиберий вовремя успокоил его приветливой улыбкой.
— Извини, дорогой мой Скрибоний, меня сегодня с самого утра пошатывает. Сказываются годы… Видно, не долго мне осталось ходить по этой земле. Как полагаешь, дойду я до конца этой аллеи или паду раньше?
С этими словами Тиберий вперил жесткий взгляд в Либона. Неестественная улыбка все еще висела на суровом лице принцепса, словно привязанная к его губам, и создавала жутковатый контраст с выражением глаз. Бедный Либон сам едва не упал и слабо пролепетал:
— О
— Хорошо. Коли благостных, я тоже позабочусь о продлении своих лет, а потому позволю себе, если ты не возражаешь, периодически искать в тебе опоры, дабы сэкономить силы. Не вижу ничего зазорного в том, что старость ищет поддержки у молодости. Только прошу тебя, не называй меня Августом. Так пусть меня величают иноземцы, враги. А ты ведь мне друг.
В дальнейшем Тиберий еще несколько раз сдерживал руку Либона, делая вид, будто опирается на нее, но в этом уже не было необходимости. Замышлял ли молодой аристократ покушение или нет, в любом случае выходка принцепса деморализовала его, и он уже ни на что не был способен.
Вечером Скрибоний Либон все еще дрожащим голосом поведал друзьям о свидании с принцепсом. "Представляете, напоследок он пригласил меня к себе на обед в будущие иды", — закончил молодой человек душераздирающий рассказ. По городу поползла молва о злодейском хладнокровии принцепса. "Неслыханно, ему со всех сторон грозят беды, а он ведет себя так уверенно и расчетливо, — шептались простолюдины. — Это какую же нечеловеческую, свирепую натуру нужно иметь!"
А тем временем Тиберий держал совет с Саллюстием.
Саллюстий Крисп был сыном известного историка и консуляра Гая Саллюстия Криспа, который своими нравоучениями пытался пробудить совесть диктатора Юлия Цезаря — смехотворно грустное занятие! Сын понял тщетность усилий отца и, как многие знатные римляне того времени, отказался от общественного поприща. Несмотря на уговоры Августа, а потом и Тиберия, призывавших его к активной политической деятельности, он остался частным лицом. Однако при этом он оказывал принцепсам помощь в решении важных вопросов на дружеских началах.
В тот день Саллюстий принес Тиберию первые сведения о новоявленном Агриппе.
— Пока силы его невелики, — говорил Гай, — но он ведет бурную агитацию в муниципиях…
— И эргастулах, — мрачно сострил принцепс. — Извини, что перебил, но ты слишком напряжен. Расслабься.
— Сам он действительно похож на Агриппу, продолжал Саллюстий. — Только зарос весь, как варвар, степень сходства установить сложно. Величав, подает себя аристократом, но на самом деле не нобиль — я точно установил.
— Как?
— Моим людям удалось проникнуть на одну сходку, где он вещал о твоей, извини, Цезарь, тирании и о грядущей свободе.
— Если не извиню, то дам подтверждение его словам. Так что, при всей своей свирепости, вынужден пожаловать тебя снисхождением.
— Да, — усмехнулся Саллюстий. — Так вот, он говорил очень ярко, образно, логично и даже чуть было не перевербовал моих клиентов. Но когда я прочитал записанную ими речь этого оратора, то понял, что настоящего образования у него нет. Признаюсь тебе, он талант, но законы риторики ему неведомы. Скорее всего, чей-нибудь вольноотпущенник.