Тиберий
Шрифт:
"Отцы-сенаторы, — говорил он, — всякий раз перед выборами вы просите меня рекомендовать кандидатуры на места преторов и консулов. И каждый раз я оказываюсь в затруднении, ибо сложно отобрать нескольких человек из множества достойнейших мужей. Если же количество магистратов сократить в пять раз, то, признаюсь вам, моих способностей не хватит, чтобы сделать правильный выбор, никого не обидев. Кроме того, трудно угадать, каков будет тот или иной человек через несколько лет. Путешествие по реке времени меняет и облик, и нрав людей даже при спокойном ее течении, а бурные волны власти переворачивают их и играют ими по собственному произволу. Именно поэтому мудростью предков был определен годичный срок магистратур, как период, доступный предвидению смертных. На сменную власть ориентированы
Сенаторы поняли, что Тиберий не допустит столь кардинального сдвига государства в пользу олигархии. А многие были согласны с ним по существу, предпочитая принципат Тиберия господству двух — трех десятков Азиниев Галлов. Поэтому большинство поддержало принцепса, но при этом, как обычно, не удовольствовалось логикой и прибегло к лицемерию. Речь Тиберия расхвалили до тошноты, отчего все вновь возненавидели друг друга и покидали курию с чувством гадливости.
В том году Тиберий оказал материальную помощь еще нескольким сенаторам. Это опять спровоцировало эпидемию попрошайничества. Зловонье, изрыгаемое широко раскрытым зевом алчности, вызывало брезгливое недовольство принцепса. А если этот зев еще сопровождался прищуром хитрости, Тиберий впадал в гнев.
Презрев принципиальный нрав правителя, сенатор Марк Гортал решил слукавить, чтобы поставить его в неловкое положение и принудить к подачке. Он привел с собою в сенат четверых малолетних детей и выстроил их у порога курии на виду у всех: и народа на площади, и сенаторов, входящих в зал заседаний. Затем, когда во время обсуждения государственного вопроса до него дошла очередь высказать свое мнение, он заговорил не по теме собрания, а по собственному, частному делу. Гортал напомнил о том, что является внуком знаменитого оратора, консула Квинта Гортензия, и потомком других выдающихся людей. Его род был столь уважаемым, что в свое время Август выдал Горталу деньги, дабы поддержать эту фамилию. И вот теперь хилый потомок могущественных предков, сделав все, что он мог, то есть сотворив когорту детей, предлагал Тиберию последовать примеру предшественника и великодушно звякнуть серебром.
Сенаторы, получив возможность отвлечься от опостылевших государственных дел, вновь и вновь выдумываемых зловредным принцепсом, выразили сочувствие плаксивому оратору и глотали слезы умиления, вспоминая прелестных деток у порога курии. А Тиберий, конечно же, был в бешенстве. Его возмутила как сама просьба Гортала, так и форма, в которой она была подана.
"Если все станут выпрашивать у государства деньги, то алчущие все равно не насытятся, а казна разорится, и пополнить ее можно будет только преступлениями, поскольку все честные способы добычи средств для государства мы исчерпали, — говорил он. — И должен обратить ваше внимание, отцы-сенаторы, что не для того мы собираемся в курии, чтобы обстряпывать личные дела и умножать свои состояния, не для того, чтобы разбирать частные просьбы, навлекая на принцепса и сенат равную неприязнь и при их удовлетворении, и при отказе им. А в данном случае это даже не просьба, а вымогательство, попытка взломать государственную сокровищницу, используя в качестве отмычки добрые чувства сенаторов, давя на них числом и малолетством своих детей. Да, Август выдал тебе, Гортал, деньги, но он сделал это добровольно и, не беря на себя обязательства обеспечивать твою семью впредь. Государство взяло на содержание плебс и тем самым отучило его заниматься полезными делами. Может быть, теперь нам принять на себя еще и заботу о богатстве высших сословий? Обслуживать казною роскошные пирушки знати, возведение их дворцов, обустройство вилл, рыбных садков? Что еще измыслит хитрый рассудок, чтобы помочь нерадивым рукам?"
Тиберий остановился и хотел сесть на место, но почувствовал недовольство Курии,
В конце концов Гортал получил восемьсот тысяч сестерциев. Однако со временем эти деньги тоже кончились, и семья Гортала разорилась.
На исходе года пришло известие о трагических событиях на севере государства. Германик, затевая новую кампанию против местного населения, учел, казалось, предыдущий опыт. В прежних походах римляне страдали не столько от оружия врага, сколько от особенностей местности. Наибольшие трудности создавали большие необжитые пространства, леса и болота. В этот раз Германик решил преодолеть сложный путь морем. При постройке флота римляне проявили присущую им нестандартность мышления. Они сделали плоскодонные суда, с передним и задним ходом, пригодные для лавирования в прибрежной полосе с многочисленными отмелями.
Поход начался успешно. Римляне застали германцев врасплох и нанесли ополчению Арминия серьезное поражение. Остатки разбитых племен укрылись в лесах. Поскольку здесь не было городов, закрепить успех не представлялось возможным. Победители не могли установить тут свою власть, потому что ее просто негде было устанавливать. Победоносное настроение оказалось единственной добычей, с которой римляне возвращались в зимний лагерь. Однако за германцев вступилась природа. Флот был атакован бурей и почти полностью уничтожен. Легионы понесли чудовищные потери. Воодушевленные германцы вышли из лесов и опять подступили к границам римских владений. Германик наскоро собрал новое войско и отбросил врага. На том дело и закончилось со славой для римлян и с огромными потерями для них же.
Тиберий, едва сводивший баланс казны, не мог более латать гигантские бреши в бюджете, наносимые государству "победными" войнами Германика. Поэтому он с особой настойчивостью призывал его оставить бесплодные попытки завоевать леса и болота и возвратиться в столицу, где его ожидали триумф и новое консульство. "В высшей степени успешными действиями ты дал острастку наглости варваров и надолго отбил им охоту зариться на чужое добро, — писал он. — Цель войны достигнута, остальное целесообразно вверить дипломатии. Я провел, по поручению Августа, девять кампаний против германцев и разумной, взвешенной политикой добился там большего, чем оружием. Если же от костра войны и остались еще дымящиеся головешки, то предоставь их усердию другого полководца, например, брата твоего, Друза. Ведь, благодаря нашей справедливой политике, на всех других границах, кроме германской, царит мир, и Друзу более негде отличиться. Теперь, когда твоей славе победителя Германии уже не грозят чьи-либо сомнения, можно снизойти к честолюбию других, а самому получить, наконец-то, заслуженную награду".
Возможно, Германик не внял бы и этим призывам, но у него просто не было средств для продолжения кампании. Новые поборы в истощенной Галлии могли привести к восстанию, а Рим выделил деньги только на поддержание мира, но не на войну. Поэтому Германик принял образ послушного сына. Он простился с верным ему войском, готовым ради него идти против Тиберия, и с несколькими подразделениями, отобранными для триумфа, отбыл в столицу.
Возвратившись на родину, Германик стал лагерем на Марсовом поле и начал подготовку к триумфу. Туда к нему для приветствий направились сенаторы, родственники и толпы простого люда. Тиберий в сопровождении Друза, Сеяна и других придворных лиц тоже навестил героя.
Германик обладал талантом общения, он располагал к себе окружающих приятной внешностью, осанкой, манерой поведения, дружелюбием, излучающим теплые волны симпатии, приветливой речью. Тиберий тоже поддался его обаянию, и ему показалось, что этот человек искренне рад встрече. Сквозь густой мрак многолетних подозрений жизнеутверждающим лучом пробилась вера в силу дружбы и родственной любви. А когда он увидел, как истинно по-братски обнимаются Германик и Друз, его сердце зарделось теплым чувством, словно отогреваясь после долгой стужи.