Тиберий
Шрифт:
— Как ты близорук, мой принцепс! А ты не подумал, что через два — три года он вернется сюда трижды усилившись? К нему благоволят германские легионы, а благодаря твоему поручению он добьется популярности еще и в Азии.
"Ты-то чего томишься, к тому времени тебе будет под восемьдесят?" — неприязненно подумал Тиберий, удивляясь неиссякаемому властолюбию матери.
— Друз тоже при деле, — сказал он. — Пусть каждый из них проявит себя в полной мере, а время выберет лучшего.
— Передо мною, хотя бы, не лицемерь! Не притворяйся, будто тебе все равно, кто из них восторжествует.
— Как отец я, конечно, за Друза, но как правитель — за Германика, — тяжело признался Тиберий.
— А о себе
— Я сделал все, что мог: пусть он будет в Азии, а не в Риме. По крайней мере, в ближайшей перспективе он нам не опасен.
— А если заглянуть чуть дальше собственного носа?
— Что ты предлагаешь?
— Он должен быть у нас под контролем, — быстро, приглушенным шпионским тоном заговорила Августа, обрадованная возможностью навязать сыну собственный план. — Мы должны создать ему в Азии противовес. А то ведь сейчас, обрати внимание, наместником Сирии является свойственник Германика.
— Ну? — ободрил ее Тиберий, когда она таинственно замолкла.
— Кого бы ты хотел удалить из Рима?
— Тебе назвать имена шестисот сенаторов? — кисло усмехнулся Тиберий.
— С кем ты едва управляешься, кто едва подчиняется тебе и презирает всех остальных, и кто мог бы стать крепким орешком для Германика?
— Пизон? — удивился своему прозрению Тиберий.
— Ну, наконец-то! А его жена, Планцина, между прочим, будет достойной соперницей Агриппине.
— Да-да, я вижу, что ты не прощаешь обидчиков и готовишь месть Пизонам за их преследование твоей Ургулании.
— Это само собой. Но первоочередной задачей является разрушение клана Пизонов и нейтрализация Германика.
— Да, Гней Пизон не станет марионеткой в руках Германика. Благодаря ему мы сохраним за собою ядро Азии. Если же, наоборот, Пизон начнет одолевать Германика, тогда мы поддержим народного любимца. В любом случае у нас будет возможность вмешаться в их дела… Мудро придумано. Должен отметить, что неспроста ты зовешься Августой.
— Вспомни же, кто твоя мать, и впредь не забывай этого! — наставительно изрекла Августа и гордо удалилась.
Тиберий передернулся от приступа неприязни, но идею строптивой матери реализовал, и Гней Пизон, естественно, по велению сената в качестве проконсула отправился в Сирию.
Между тем земля Азии, словно протестуя против дурных помыс-лов людей, содрогнулась от природного катаклизма. Мощное землетрясение разрушило двенадцать городов Малой Азии и погубило множество людей. Бедствие случилось ночью, поэтому застало жителей врасплох. Те, кто успел избежать гибели под обломками своих жилищ, находили еще более страшную смерть, проваливаясь в бездонные расщелины разверзающейся земли, из которых, вдобавок, еще вырывалось пламя. В ту ночь обрушились не только городские постройки, возведенные людьми, но и горы, созданные природой, а прежде спокойные равнины встали на дыбы и воздвигли крутые утесы.
Рим огласился плачем посольств пострадавших народов. Тиберий отнесся с сочувствием к их беде и предложил в сенате меры помощи жертвам землетрясения. Столичные богачи с поддельным вооду-шевлением одобрили щедрость принцепса. Города, потерпевшие наибольший ущерб, получили из государственной казны по десять миллионов сестерциев и освобождение от налогов на пять лет. Размеры помощи другим поселениям было решено определить на месте, для чего в Малую Азию отправился представитель сената преторского ранга. Экономически окрепшее государство могло позволить себе быть щедрым к нуждающимся гражданам. Правда, столица роптала, сожалея о вбуханных в восстановление провинции деньгах, на которые можно было бы не раз организовать превосходную резню в амфитеатре или пополнить закрома страдающих от нехватки лишних миллионов олигархов. Однако
Но Тиберий старался не слушать молву, а руководствоваться своими принципами. Так, игнорируя прикрепленный к его имени ярлык скряги и корыстолюбца, он отказался от нескольких наследств. Со времен проскрипций у сильных мира сего вошло в обычай присваивать имущество испустивших дух богачей под любыми поводами. Многие аристократы сами вписывали принцепсов в число наследников, чтобы расположить их к своим родственникам. В тот год Тиберию выпал случай пополнить императорскую казну несколькими наследствами, оставшимися как бы бесхозными. Однако он провел расследование, разыскал родственников умерших и передал эти наследства им. При этом он поставил себе в заслугу, что поддержал знатные фамилии и хороших людей.
Но в то же время Тиберий изгнал из сената пятерых разорившихся распутников, чем вновь вызвал недоумение сограждан. "Почему он одним помогает, а к другим тиранически жесток?" — ломали голову и простолюдины, и аристократы, но разгадать сей ребус не могли, что еще более усугубляло их неприязнь к странному правителю.
Сенат отблагодарил принцепса за добрые поступки очередным судебным процессом по статье об оскорблении величия. Некий языкастый сенатор решил ускорить свою карьеру и сделал донос на Аппулею, внучку сестры Августа. По его словам, эта высокородная особа грязнейшим образом поносила Тиберия, его мать и самого Августа. Он, конечно же, на радость всей сенатской ватаге со смаком поведал, как именно глумилась обвиняемая над принцепсом и Августой. Тиберий в который раз в подобной ситуации кусал губы и таращил невидящий взгляд в пол. А в завершение блистательно похабного спича обвинитель сообщил, что Аппулея позорила римское достоинство не только словом, но и телом. Далее он вознамерился оповестить высокое собрание о деталях этого процесса, чем вызвал неподдельный интерес Курии, но красный от унизительных переживаний Тиберий перебил его и сказал, что прелюбодеяние должно расследоваться установленным порядком по закону Августа и к оскорблению величия отношения не имеет. Докладчик умолк, и постельные победы Аппулеи остались невоспетыми. Используя паузу, Тиберий высказал свое мнение по рассматриваемому делу.
— Непочтительность к божественному Августу необходимо строго осудить, — заявил он резко. Затем, немного помедлив, уже спокойнее сказал: — За поношения в мой адрес я не буду преследовать Аппулею по суду.
Пока сенаторы соображали, как им в этой ситуации лучше выказать угодливость принцепсу на словах и больнее уязвить его на деле, проявил свою находчивость консул.
— А как быть, Цезарь, с оскорблениями по адресу Августы? — глубокомысленно озадачился почтенный государственный муж.
Этот вопрос поставил Тиберия в тупик. Он не ответил и предложил высказываться остальным сенаторам. Однако те пока не поняли, отдал ли принцепс им на растерзание испорченную высоким положением женщину или нет. Поэтому говорили уклончиво. Кто-то вспоминал добропорядочных предков, кто-то норовил уколоть принцепса, перепевая кляузы Аппулеи, другие риторствовали о необходимости строгого поддержания нравственности вообще. Все это было бы скучно, если бы не страдания принцепса. Очередные поношения застали Тиберия врасплох, и он не успел заковать свою душу в броню волевого беспристрастия, потому стал объектом потехи отцов-сенаторов.