Тихие выселки
Шрифт:
— Василь Григорьич?
Подавая руку, ждал, что человек скажет: «Вы ошибаетесь», но тот, как бы подтверждая, что он всамделишный Калязин, назвал Низовцева «Андреем Егоры-чем», хотя, впрочем, вряд ли помнил, как величают Низовцева, — знакомство-то было шапочное: слишком мало Калязин председательствовал в Нагорном.
— Ехал мимо, увидел дворы, не вытерпел — завернул, — сказал Калязин. Поднялся и стал выше Низовцева на полторы головы, ширина в плечах — выкроишь двоих Низовцевых. Откинул седую гриву назад. — Далеко отсюда был, но подмывало глянуть: боялся, что все травой заросло…
— У Зимина, вашего сменщика, заросло
— Спасибо, вы поняли меня, идее не дали угаснуть: за ней будущее, понимаете, всюду будут строить комплексы… Место здесь превосходное — поля, луга, перелески, а болото… вижу, за болото взялись, у меня как раз на него расчет. Комплекс. Огромное молочное стадо. Горы корма. Где горы корма взять? Бывшее болото даст. Все точно поняли, Андрей Егорыч!
Внутри Низовцева как кто-то подначивал: «Вот он самый Калязин, который смутил тебя и которого ты ругаешь частенько; смутить смутил, а не сказал, как удержать здешних людей, скажи ему, что с людьми просчет вышел».
— Вы проездом?
— Проездом. Но дворы…
Сделали несколько шагов к пруду.
— Оно, конечно, проездом… посмотрел… проездом хорошо, — неопределенно сказал Низовцев и, замолчав, долго глядел на воду: похолодела вода — не светлая она, темная стала, как бы погустела. Калязин глянул сверху вниз.
— Что так, Андрей Егорыч, осень действует?
— Получается, Василь Григорьич, как в присказке: кулик нос вытащил, хвост увяз. Стройматериалы выбили, дворы построили, расчет имели на механизмы — нам кукиш показали: «Не ждите, нет их у нас». Вы случаем к машинам никакого отношения не имеете?
— Нет, не имею, а имел бы, наверно, тоже пока не дал.
— Почему нам такое наказание? — в душе Низовцева зашевелился джинн, зачесался прямо-таки, вот-вот выпрыгнет и накинется на Калязина. — На словах поддерживают, но из слов транспортер не соорудишь.
— Почему? Стройку Зимин забросил, ее из титульного списка вычеркнули: на ваши дворы механизмы никто не планировал. Получается, чтобы вам дать, надо отнимать у других. А в другом месте и председатель новенький, и с людьми туговато, ему транспортеры нужны позарез. Вы, Андрей Егорыч, стреляный волк, из любой воды сухим выйдете, новичок не выйдет.
Польстил Калязин Низовцеву. «Ишь, шельма, как подъехал: ты, Андрей Егорыч, выкрутишься! Нет, постой, я должен крутиться, нервы расходовать, а тому манна с небес».
Джинн все-таки высунул голову.
— Выходит, прав секретарь парткома Алтынов, вы, наверно, его не знаете, он при вас секретарил в другом хозяйстве, выходит, я поторопился со стройкой. Сначала бы в этот титульный список попал… лет через пять, то есть когда здесь ни одной живой души не осталось бы, фундаменты развалились бы, потом сидел бы сложа руки, ждал, когда кто-то построит комплекс. Так мне и надо, торопыге. Не жилось тихо-смирно, инициативу проявил, а она, инициатива-то, хлоп по затылку.
— Я понимаю вас, в другой бы раз вы радовались, что вам за короткий срок удалось так много сделать. Знаю, что людей не хватает. — Калязин взял Низовцева под руку. — Уехала в город доярка Антонова, Прасковья Васильевна, кажется, ее так зовут. Я в Малиновке, к моему стыду, не успел всех людей узнать, Антонову помню: занозистая бабенка, но работница со страстью, с рвением. Уехала комсорг. Может уехать молодая доярка, что недавно замуж вышла за электрика.
Низовцев был готов убить
— На будущий год, как вы говорите, стройку включат в титульный лист, комплексом нарекут. Дадут и стройматериалы, и механизмы, наверно. А людей никто не даст.
— Вы сами каким были, когда Кузьминский колхоз принимали?
— Конечно, большая разница между тем товарищем Низовцевым, что после армии колхоз принял, и вот этим, что теперь с вами разговаривает, — не очень уверенно ответил Низовцев. — А что?
— Значит, изменился, и, понятно, к лучшему. А колхозник, по-вашему, не изменился?
— Нет, почему, — запротестовал Андрей Егорович, пытаясь разгадать, на что намекает Калязин, — люди в деревне изменились. Они стали жить лучше, богаче: в домах стиральные машины, велосипеды, мотоциклы, легковушки появились, телевизоры. Но тут какой-то парадокс: раньше жили при керосиновой лампе, стирали белье в корыте, никаких телевизоров не знали, а из села не уходили. А ведь и в городе не перед всяким райские врата отворяются.
Над полями светлыми волнами беспрепятственно тек воздух. В перелесках сквозь голизну чернодеревья зеленели молодые сосенки. Низовцев щурился на сосенки — больно непривычно они зелены глубокой осенью — и думал. «Вот и он не знает ответа на мой вопрос, и никто не знает, видно, время само все решит: не может быть, чтобы хлеб растить было некому, — без хлеба нет жизни человеку на земле».
А Калязин добавил:
— В душу сельского человека мало мы заглядываем, не знаем как следует, чем жив человек.
— Что это за душа такая особенная у него? — не без подвоха спросил Низовцев. — Что это она у него за привередница такая? По мне она самая обыкновенная.
Калязин с лукавинкой посмотрел на Низовцева.
— Вы, Андрей Егорыч, сами понимаете, да не хотите в этом признаться. Нынешний крестьянин примеряет свою жизнь на жизнь горожанина. Раньше в городах строили жилья мало, жили тесно, даже слишком тесно, да и техника крестьянина пугала. Он соображал про себя: «Пожалуй, в деревне мне просторней и сытней, и ну ее к шуту, эту технику — от нее шум да грохот один, а я привычный к косе да лопате». А посчитайте теперь, какие блага у рабочего человека: благоустроенная квартира с газом и горячей водой, дети определены в садик. Сам работает восемь часов. Вот и завидует сельский житель своему родичу-брату, а то просто былому товарищу. «Чем я хуже его, — думает он, — у меня такое же среднее образование, техникой владею. Здесь меня кличут Сереньким, а там Сергеем Иванычем стану. Поработаю на заводе года два — глядишь, квартирку дадут».
— И дадут, — оживился Низовцев, — у нас на это добрые стали.
И тогда Калязин в своих рассуждениях сделал неожиданный поворот:
— В деревне, чтобы крестьянину поставить дом без городских удобств, нужно несколько лет. Объяснять не стану: вы лучше меня знаете. Недаром в проекте при животноводческом комплексе я предусмотрел новый поселок. Без хорошего жилья нет комплекса.
— Колхоз и дома строй! — невольно воскликнул Низовцев. — До чего дожили: колхознику все на блюдечке подай, — но, вспомнив, каких хлопот стоил новый дом Устинье Миленкиной, согласился вдруг: — А впрочем, тут есть резон.