«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
Шрифт:
Титульный лист второй книги романа «Тихий Дон» с дарственной надписью М. А. Шолохова
— Вот прочтите эту рукопись, — сказала Грудская, входя в мою книжную консультацию. ...“Тихий Дон” — Мих. Шолохов... Автор — неизвестный, название необычное...»38.
В один из следующих дней Грудская вошла к Левицкой в сопровождении паренька. Одет он был в кожаную коричневую куртку и кубанку. «Вот это и есть автор “Тихого Дона”, который вам так понравился». «Это автор “Тихого Дона”? —
«Ладная фигурка, на крепких ногах, но уж слишком небольшая для взрослого человека, небольшие руки и ноги, а в зубах — трубка. Чудной паренек — да и только. И уж никак не верится, что он может знать так много, так удивительно передать тончайшие движения человеческой души, переживания женщины, матери, любимой и любящей...»39 — таким было первое впечатление Левицкой о Шолохове.
После этой встречи в редакции «Московского рабочего» и возникло решение обратиться к Серафимовичу с просьбой о поддержке публикации романа «Тихий Дон».
«ЗАВИСТЬ... ОРГАНИЗОВАННАЯ!..»
Роман Шолохова вызвал в литературном мире Москвы потрясение. Чем очевиднее был успех первых двух книг романа, опубликованных сразу и в журнале, и отдельными томами, да еще и в «Роман-газете» фантастическим по тем временам тиражом, тем острее затачивались критические перья, тем больше копилось злых слухов и завистливых сплетен, вызванных прежде всего удивительной молодостью автора.
Левицкая сразу же встала на защиту доброго имени Шолохова. Ее авторитет и нравственная репутация, ее личное знание молодого писателя и вера в Шолохова значили — и до сих пор значат много. Вот как описывала она зарождение недобрых слухов:
«“Тих[ий] Д[он]” сперва появился в журнале “Октябрь”, а затем вышел в конце 1928 г. отдельной книгой... Боже мой, какая поднялась вакханалия клеветы и измышлений по поводу “Тихого Дона” и по адресу автора! С серьезными лицами, таинственно понижая голос, люди как будто бы вполне “приличные” — писатели, критики, не говоря уж об обывательской публике, передавали “достоверные” истории: Шолохов, мол, украл рукопись у какого-то белого офицера — мать офицера, по одной версии, приходила в газ[ету] “Правда” или ЦК, или в РАПП и просила защиты прав ее сына, написавшего такую замечательную книгу... На всех литературных перекрестках чернили и клеветали на автора “Тихого Дона”. Бедный автор, которому в 1928 году едва исполнилось 23 года! Сколько нужно было мужества, сколько уверенности в своей силе и в своем писательском таланте, чтобы стойко переносить все пошлости, все ехидные советы и “дружеские” указания “маститых” писателей. Я однажды добралась до одного такого “маститого” — это оказался Березовский, который глубокомысленно изрек: “Я старый писатель, но такой книги, как “Тихий Дон”, не мог бы написать... Разве можно поверить, что в 23 года, не имея никакого образования, человек мог написать такую глубокую, такую психологически правдивую книгу... Что-то неладно!..”
Чем же объясняется эта писательская травля молодого автора? — спрашивает Левицкая. — Когда я вспоминаю то громадное впечатление, которое производил “Тихий Дон” на широкие массы читателей, мне думается, что всех поразили мастерство, сила, необыкновенная способность показать душу самых различных людей — всё то, что зачастую отсутствовало у многих писателей. Здесь была общечеловеческая зависть, желание унизить, загрязнить чистую радость творчества. Все мои попытки добраться до источника приводили либо к писателю, либо к издателю»40.
Повод для подобной реакции, бесспорно, был. Судите сами: первый рассказ М. Шолохова «Родинка» увидел свет в газете «Молодой ленинец» 14 декабря 1924 года — всего три года назад! Две первых книжки рассказов появились в «юношеском секторе» издательства «Новая Москва» год назад. Некоторые из них — «Двухмужняя», «Коловерть» — редактировал тот самый Ф. Березовский. И вдруг — такой силы роман! Левицкая упоминала Березовского не
При этом ни одного факта в подтверждение клеветнических слухов предъявлено не было. Так и не было обнаружено никакой мифической старушки-матери белого офицера, которая якобы ходила по разным редакциям и учреждениям и защищала права своего сына. И тем не менее вакханалия слухов не утихала. Одни говорили, будто Шолохов похитил рукопись из полевой сумки некоего офицера и опубликовал ее под своим именем; другие — будто рукопись найдена на теле убитого в сражении белогвардейского офицера.
«История кражи Шолоховым романа из полевой сумки офицера представляется довольно фантастичной, — напишет позже по этому поводу Г. Хьетсо, — и ее успех может быть, по-видимому, объяснен лишь атмосферой всеобщей подозрительности, существовавшей в то время в стране». В такой атмосфере, — приводит далее Г. Хьетсо слова своего американского коллеги Д. Стюарта, — «любое голословное утверждение могло найти сторонников, слухи расцветали пышным цветом»41.
Слухи клубились, в первую очередь и главным образом, в литературной и окололитературной среде. Чего стоило это Шолохову, можно судить по его письму из Москвы жене 23 марта 1929 г.:
«...Ты не можешь себе представить, как далеко распространилась эта клевета против меня! Об этом только и разговоров в литературных и читательских кругах. Знает не только Москва, но и вся провинция. Меня спрашивали об этом в Миллерово и по железной дороге. Позавчера у Авербаха спрашивал об этом т. Сталин. Позавчера же иностранные корреспонденты испрашивали у РОСТА соглашение, чтобы телеграфировать в иностранные газеты о “шолоховском плагиате”. Разрешение, конечно, дано не было.
А до этого ходили слухи, будто я подъесаул Донской армии, работал в контрразведке и вообще заядлый белогвардеец. Слухи эти не привились ввиду их явной нелепости, но и про это спрашивал Микоян; причем — любопытная подробность — когда его убедили в ложности этих слухов, он сказал: “Даже если бы Шолохов и был офицером, за “Тихий Дон” мы бы ему всё простили!” Меня организованно и здорово травят. Я взвинчен до отказа, а в результате — полная моральная дезорганизация, отсутствие работоспособности, сна, аппетита.
Но душой я бодр! Драться буду до конца! Писатели из “Кузницы” Березовский, Никифоров, Гладков, Малышкин, Санников и пр. людишки с сволочной душонкой сеют эти слухи и даже имеют наглость выступать публично с заявлениями подобного рода. Об этом только и разговору везде и всюду. Я крепко и с грустью разочаровываюсь в людях... Гады, завистники и мерзавцы, и даже партбилеты не облагородили их мещански-реакционного нутра.
Все это уже рассеивается. В печать пойдет в воскресенье опровержение РАППа (Серафимович, Фадеев и др. изучали мои черновики и записи), а клеветников привлекают к партийной ответственности, и дело о них фракция РАППа передает в КК (контрольную комиссию. — Ф. К.). Ты всего не представляешь! Ох, как закрутили, сукины сыны! Вот по Москве слух, что авторитетная комиссия установила мой плагиат (позаимствование, грубее говоря — воровство) и передала материал прокурору Верховного суда Крыленко. Из “Октября” звонят ему. Крыленко руками разводит — “В первый раз слышу!” А слухи уже виляют: “Материалы в ЦК партии!” Звонят туда — и там ничего не знают. Сплетня выбивается в следующее русло: “Материалы, обличающие Шолохова, в ЦИКе, и уже наложен арест на 50% гонорара”. По выяснении — ерунда... И так последовательно ссылаются на “Правду”, на редакции разных газет, а когда там справятся, на поверку выходит сплетня <...> Неплохо атаковали?»42.