Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
То же самое случилось и с четвертой парой, которая устремилась на север, в сторону Челябинска. Лишь двадцать верст преодолели послы, и у поселка Ямы — первого на этой дороге — встретила их казачья застава. Да и бессмысленно было продвигаться дальше, потому как навстречу катилась, тесня красные отряды к Троицку, лава белочешских частей.
Больше всего повезло пятой группе, отправившейся на юг через Надеждинскую, Михайловскую, Алексеевскую, Лейпцигскую, Тарутинскую, Бородиновскую и Катенинскую станицы. Правда, немногих казаков удалось им сагитировать, а в Тарутинской уполномоченного
Сборный пункт казакам был назначен в поселке Новотроицком, недалеко от города. Уполномоченный Александр Коковин из поселка Соколовского привел туда сорок восемь безоружных казаков-фронтовиков. Туда же приходили крестьянские парни из деревень. Иные на своих конях. Оружие, обмундирование получали на сборном пункте. Были там и лошади, реквизированные у городской буржуазии.
Буквально за полсуток до первого наступления чехословацких полчищ, то есть к вечеру 12 июня, все-таки был сформирован кавалерийский полк имени Степана Разина. Две первые сотни составили из казаков, а третью и четвертую — из крестьян. Лишь те казаки попали в них, какие собрались тут поодиночке из разных станиц. В третью сотню зачислили десять фронтовиков и парней с хутора Лебедевского.
К этому времени был доукомплектован 17-й Уральский стрелковый полк, много раз побывавший в боях под Троицком. Появились новые полки, сформированные из рабочих Кочкарского прииска и из крестьян. Готов был к действию интернациональный батальон, куда вошли добровольцы из пленных немцев, мадьяр и солдат других национальностей. Были там и чехи.
И все это было брошено на позиции, потому как и теперь снова строилась круговая оборона. С севера надвигалось четыре эшелона чехословацких войск. С запада, как саранча, нахлынули дутовские орды. Казачьи разъезды нападали со всех сторон. Внутри города пока оставалась лишь коммунистическая дружина. О численности окружающих войск никаких сведений не было.
Несколько дней назад из Москвы пришло сообщение, в котором говорилось о размахе чехословацкого мятежа, о прямой связи его с Антантой и с российскими правыми эсерами и меньшевиками. Но местные власти еще не чувствовали этой гигантской черной силы. Будто чудовищный троянский конь закатился на стальных колесах в самые глубины России и выпустил из себя едва ли не полсотни тысяч воинов!
Еще не все мужики успели отсеяться, когда заполз в хутор этот страшный слух. Будто бы чехи заполонили Челябинск, захватили всю Самаро-Златоустовскую железную дорогу, теперь идут на Троицк. А с ними возвращаются буржуи, какие раньше разбежались, и вместе с казаками подушат они мужиков. Но не бросили землю хуторяне, а еще жарче взялись за работу, стремясь довершить все срочные посевные дела. Спокон веку известно: умирать собирайся, а рожь-то сей.
В погожий первоиюньский денек подъезжал Алексей Малов к хутору Лебедевскому. Как только с бугра открылось селение, сразу понял, что у съезда на плотину, справа возле дороги, стоит изба Рословых, а слева, на бугорке у пруда, —
Бумажка та лежала у Алексея в кармане гимнастерки, да не понадобилась она ему: чертежик тот наизусть запомнил, а тут все как на ладони видно. Да в хуторе том и полсотни дворов никак не насчитается.
«Невеликое, видать, войско тут навербуешь, — подумал вслух Алексей, смахнув тыльной стороной ладони пот со лба. В седле он держался легко и ловко. — Ну, да ведь я и вербовщик-то неузаконенный».
В городе он даже не успел выправить нужного удостоверения. Да и не обязательна такая бумага, коли в хуторе знакомые есть. Невольно сравнил хутор со станицей Бродовской, где довелось под арестом побывать. В каждой такой станице легко полк навербуется, а то и поболее.
— Хороша Маша, да не наша, — проговорил он вслух, направляя своего рыжего коня к сельсовету.
Вокруг — ни души, но сельсовет, кажется, не заперт. Привязал коня за грубую балясину у крыльца и — в дверь. В гулкой пустоте большого помещения за столом одиноко сидел крепкотелый и краснощекий парнишка лет десяти-одиннадцати.
— Здравия желаю, товарищ председатель или господин атаман! — шутливо поприветствовал его Малов, снимая фуражку с потной головы. — Какую должность исполняешь ты здесь?
— Дежурить мне велено, — вроде бы с тревогой ответил парнишка, приглядываясь к вошедшему и вставая из-за стола.
— Ну, вот и славно! А как тебя звать?
— Федькой.
— Чей ты?
— Рослов.
— О! А Василий Григорич кто тебе?
— Брат мой двоюродный.
— Вот как! А Макар Михайлович?
— Тятя.
— И живете вы вон в той избе? — показал в окно Алексей.
— В той самой.
— Ну, стало быть, пойдут у нас дела! — обрадовался Алексей, склонясь над парнишкой и обняв его. — Вон ты какой крепыш! А председателя сможешь найти, знаешь, где он?
— Знаю. На кизяках, наказал он мне.
— Лети живо! Скажи, что поручик Малов приехал по важным делам.
Федька вопросительно оглядел красивого дядю с темными усами под прямым носом. На фуражку, лежащую на столе, зыркнул и приметил на ней звездочку. Выходя, спросил несмело:
— А звать-то как тебя?
— Алексей. Дядя Алексей Малов. Он знает меня.
Выскочив из сельсовета, Федька вихрем понесся выполнять приказание, а сам все соображал: как это, говорит, будто поручик он, а на фуражке — звезда? Может, белый офицер сюда закатился? Ну, да коли знает его дядя Тимофей, сами тут разберутся. Добрый он, по всему видать, дядька.
Ждать Малову пришлось недолго. Покурить успел всласть, да воду еще на подоконнике в глиняном кувшине обнаружил прохладную — напился. Тут и увидел в окно, как поднимаются с плотины Тимофей с Василием. Торопятся, почти бегут. И Федька за ними трусцой поспешает.
Знали от Антона мужики, что поручик Малов с первых дней Октябрьской революции красногвардейцем воюет. Но, войдя, вытянулись у порога по старой привычке и чуть не хором выпалили:
— Здравия желаем, ваше благородие!