Тилль
Шрифт:
Клаус задумывается на мгновение, изумляется, куда завела его река собственной речи.
— Так вот, лежат они передо мной, листья эти, и тут я думаю: не значит ли это, что они на самом деле один и тот же лист? Если вся разница в том, что один слева, а другой справа, так это рукой провести, и все.
Он показывает, и так неуклюже, что ложка летит в одну сторону, а миска в другую.
— И если кто придет и скажет, что это не два листа, а один, что тут ответишь? Ведь прав же будет!
Клаус хватает по столу кулаком, но все, кроме Агнеты, умоляюще глядящей
— Вот два листа эти, — говорит Клаус в тишине, — если их только на вид два, а на самом деле — один-единственный, не значит ли это, что… Что Здесь, и Там, и Тут, что все это — только сеть, которую сплел Господь, чтобы мы не проведали его тайн?
— Ну молчи же, — говорит Агнета.
— И раз уж зашла речь о тайнах, — говорит Клаус. — У меня книга есть, я ее прочитать не могу.
— Двух одинаковых листьев не существует в природе, — говорит доктор Кирхер, — даже двух песчинок одинаковых не существует. Нет двух предметов, между которыми Господь не видел бы различия.
— Листья у меня на чердаке, могу показать! И книгу могу показать! А с пиявицей не так, преподобный брат, толченая пиявица не лечит, наоборот, спина от нее болит, и в суставах холод.
Клаус делает знак сыну.
— Принеси большую книгу — ту, что без обложки, с картинками!
Мальчик встает, подбегает к приставной лестнице, ведущей наверх. Молниеносно взбирается по ней, исчезает в проеме.
— Хороший сын у тебя, — говорит доктор Кирхер.
Клаус рассеянно кивает.
— Как бы то ни было, — говорит доктор Тесимонд, — а уже поздно. Нам нужно добраться в деревню до ночи. Идем, мельник.
Клаус смотрит на него непонимающим взглядом. Гости встают.
— Ах ты дурак, — говорит Агнета.
— Куда? — спрашивает Клаус. — Зачем?
— Нет нужды беспокоиться, — говорит доктор Тесимонд. — Мы будем разговаривать. Подробно, не торопясь. Ты ведь хотел этого, мельник. Обо всем, что тебя занимает. Разве мы похожи на дурных людей?
— Но я же не могу, — говорит Клаус. — Послезавтра Штегер за мукой придет. Я ее еще и не смолол — зерно на чердаке сейчас, а времени в обрез.
— У тебя хорошие батраки, — успокаивает его доктор Тесимонд. — Ты можешь на них положиться. Работу сделают.
— Если не следовать за друзьями, — говорит доктор Кирхер, — то может статься, что придется встретиться с такими людьми, которые никак не друзья. Кто делил пищу, кто сидел вместе на мельнице, те могут друг другу доверять.
— Эта латинская книга, — говорит доктор Тесимонд. — Хочу ее посмотреть. Если есть вопросы, мы ответим.
Все ждут мальчика, который наверху пробирается в темноте на ощупь. Не так легко найти нужную книгу, но вот она обнаруживается рядом с кучей зерна. Когда он спускается, отец и гости уже стоят у раскрытой двери.
Он протягивает Клаусу книгу; тот гладит его по голове, потом наклоняется и целует в лоб. В свете заходящего солнца мальчик видит резкие морщинки на лице отца. Видит мерцание его тревожных глаз, взгляд которых ни на
А Клаус, глядя сверху вниз на сына, удивляется, что столько его детей перемерло, а именно этот вот выжил. Слишком мало он им интересовался, слишком привык к тому, что все они надолго на свете не задерживались. Но теперь все будет иначе, думает он. Научу его всему, что сам знаю, — заговорам, квадратам, травам, фазам луны. Он улыбается, берет в руку книгу, выходит на вечерний воздух. Дождь утих. Агнета хватается за него. Они долго стоят обнявшись. Клаус опускает руки, но Агнета все еще держится за него. Батраки хихикают.
— Ты скоро возвратишься, — говорит доктор Тесимонд.
— Вот, слышишь, — говорит Клаус.
— Ах ты дурак, — говорит Агнета и плачет.
Внезапно Клаусу становится стыдно за все это — за мельницу, за рыдающую жену, за худосочного сына, за свое жалкое существование. Он решительно отодвигает от себя Агнету. Ему нравится, что ему теперь дозволено делать общее дело с учеными людьми, да, они ему ближе будут, чем эти невежды с мельницы.
— Не бойтесь, — говорит он доктору Тесимон-ду, — я дорогу и в темноте найду.
Широкими шагами он отправляется в путь, гости следуют за ним. Агнета смотрит им вслед, пока они не исчезают в полумраке.
— Иди в дом, — говорит она мальчику.
— Когда он вернется?
Она закрывает дверь и задвигает засов.
Доктор Кирхер открывает глаза. Кто-то пробрался в комнату. Он прислушивается. Нет, все же никого, только доктор Тесимонд храпит в постели. Доктор Кирхер откидывает одеяло, крестится и поднимается. Вот он и наступил. День суда.
Да еще и снова снились египетские знаки. Желтая глиняная стена, на ней человечки с собачьими головами, львы с крыльями, топоры, мечи, алебарды, волнистые линии без числа. Никто этих знаков не понимает, знание утеряно, так и жить людям без него, пока не явится талант, который заново их расшифрует.
И это будет он. Когда-нибудь.
Спина болит, как и каждое утро. Спит он на тонком сенном тюфяке, пол ледяной. Постель в доме пастора только одна, и в ней спит его ментор; даже самому пастору пришлось перебраться на пол. Этой ночью ментор не просыпался, и то слава богу. Он часто кричит во сне, а иногда выхватывает припрятанный под подушкой нож — думает, его хотят убить. Это значит, что ему опять снился великий заговор, когда в Англии ему и еще паре смельчаков чуть было не удалось подорвать короля. Попытка провалилась, но они не сдавались, днями и ночами искали принцессу Елизавету, хотели ее похитить и насильно возвести на престол. Могло бы получиться; и если бы получилось, то остров сегодня снова исповедовал бы истинную веру. Неделями доктор Тесимонд тогда прятался по лесам, пил ключевую воду, питался кореньями; он один спасся и смог перебраться за море. Когда-нибудь его причислят к лику святых, только вот лучше ночью не лежать с ним рядом — нож у него всегда под подушкой, а в его снах по лесу рыщут протестантские живодеры.