Тимур. Тамерлан
Шрифт:
— Как раз!
— Почему как раз?
— Крыс вообще не надо травить. Неужто я не говорил об этом толстопузому Ибрахиму?
— Возможно, запамятовали?
— Я никогда не забываю про такие вещи. У меня давний уговор с крысами. Надо поднести им угощенье, оставить его на ночь и сказать: «Уважаемый и достопочтенный крысиный хазрет Сургылт-хан! Отведай моей щедрости, а после уведи подданных своих из моих владений». Так нужно повторить в течение одиннадцати дней, ибо число одиннадцать священно у крыс. И после того Сургылт-хан навсегда уведёт своих крыс из дома, где его так приветили честь по чести. Если же крыс морить ядом, ничего путного из этого не получится. Умирая, они мстят своим погубителям — залезают в самые дальние щели, там подыхают и начинают вонять. А чтобы извлечь их оттуда, нужно весь дом разбирать. Вот погоди, только явись проклятый Ибрахим, я устрою
Но когда через несколько минут заявился векиль Ибрахим, Тамерлан почувствовал новый упадок сил и еле-еле поворчал на векиля, к тому же тот начал уверять, что крыс травили не в зулхидже, а в рамазане [169] . С превеликим трудом больного умыли и переодели. Пришедший имам позволил Тамерлану лежать во время намаза, но тот отказался и всё же выстоял весь субх. После молитвы его уложили в чистую и свежую постель, и совет лекарей пришёл его осматривать. Первым делом было обнаружено сильное кровоизлияние в правом глазу, и врач Сабир Лари Каддах тотчас сказал, что хорошо бы больному выпить анисовой водки с шафраном, но только в том случае, если его больше ничего не беспокоит. Однако дальнейшее обследование обнаружило множество других симптомов, свидетельствующих об обширном заболевании всего организма. Когда дошло до обсуждения методов лечения, взгляды лучших самаркандских врачей сильно разделились. Одни, как например, Фазлалла Тебризи, полагали, что всё дело в сильном разжижении астрального тела хазрета и необходимо срочно использовать различные препараты на основе растения, которое у арабов называется йабрунан, у евреев — дудаим, у румийцев — гиппофальмос, а у армян — мандрагора. Другие категорически отрицали такой метод лечения. Лекарь из Венеции Ицхак бен Ехезкель Адмон утверждал, что ввиду угрозы кровоизлияния в головной мозг необходимо немедленно сделать кровопускание. С ним соглашались многие, в том числе Шамсуддин Мунши и немец Альбрехт фон Альтена, который также советовал, не ограничиваясь кровопусканиями, применять декокты из кардобенедикта, лопушника, пастушьей сумки, спорыша, тысячелистника и прочих кровоочистительных растений. Лекари Кырылдак Яныры и Чимит Сегбе предлагали заменить большинство упомянутых трав экстрактом женьшеня. Индиец Рамдас Нарнаул отстаивал пользу отваров из особых трав, растущих только в Индии. Были и вовсе неожиданные предложения. Мухаммед Аль-Джауфи настаивал на ваннах из мёда с добавлением капустного отвара, а Сафар Ахмед Кишрани с пеной у рта доказывал, что заболевание у Тамерлана особенного свойства и скорее связано действительно с разжижением души вследствие длительного употребления алкоголя, а посему лучшим средством был бы тайамум [170] , совершенный священным песком из окрестностей горы Хира [171] . Этим песком совершал тайамум сам Мухаммед-пророк, и недавно целую бочку привезли из Мекки в Самарканд.
169
Рамазан — соответствует маю — июню.
170
Тайамум — очищение песком или пылью, совершаемое в некоторых случаях мусульманами, например при болезни.
171
Хира — гора близ Мекки, на которой пророк Мухаммед получил от ангела Джабраила божественное откровение — текст Корана.
Решено было для начала сделать кровопускание и уговорить больного выпить в течение дня кувшин морковного сока. После того как кровь ему была отворена, Тамерлан почувствовал себя лучше и совершил полуденный намаз, но потом снова улёгся в постель, его прошибла новая волна потовыделения, и, подозвав к себе слабым голосом мирзу Искендера, он сказал ему:
— Это не крыса, Искендер. Это от меня уже пахнет трупом. Я скоро умру, Искендер, так что поспешим продолжить наши записи. Докуда мы продвинулись вчера?
Искендер быстро приготовился для письма и ответил:
— На том, как ваше могольское знамя привело в неописуемый страх воинов Малик-багатура, хазрет. Вот последние слова: «Я одержал полную победу и переместился в сторону Рабат-Малика. Там меня
— Разве мы на этом остановились, а не на том, как я наконец помирился с Хуссейном?
— Должно быть, вы только собирались начать рассказ об этом, но пришёл багатур Аллахдад играть с вами в шахматы.
— И мы играли вчера с ним?
— Нет, вчера вы только должны были сыграть третью партию, но, не чувствуя в себе сил, отказались.
— Я уже теряю ощущение времени и не помню, что было вчера, что позавчера, а что сорок лет тому назад. Пора нам мириться с Хуссейном. Пиши, Искендер: «Мы расположились на отдых и собирались по достоинству отметить наши победы над эмиром Хуссейном, как вдруг приходит весть — эмир Хуссейн осознал всю свою неправоту и страстно мечтает о том, как бы нам с ним помириться. Я с радостью устремился к нему навстречу и ожидал его в местности Барсын. Как сейчас помню, снегу навалило тогда непомерно много, стояли сильные морозы, но мысль о том, что мы сейчас помиримся с Хуссейном, грела меня лучше огня и вина. Вдруг приходит новая весть — эмир Хуссейн возвратился и уже не хочет мириться. Ну, тогда и я отправился в Ташкент, и там провёл эту зиму».
«Снова здорово! — подумал Искендер. — Будет ли конец его душещипательным воспоминаниям о том, как они всё мирились и мирились с Хуссейном, всё никак на могли помириться, покуда Тамерлан не укокошил беднягу!»
Больной слабым голосом продолжал диктовать бесконечную историю своих ссор и примирений с эмиром Хуссейном. Снова, на сей раз узнав о помощи Тамерлану со стороны хана Джете, Хуссейн клялся на Коране, умоляя своего соперника: «Забудем вражду!» И великодушный Тамерлан соглашался и тоже присягал на Коране. А между тем трупный запах всё сильнее наполнял комнату, и Искендера уже тошнило от этой вони. Ненадолго заглянула кичик-ханым, ласково побеседовала с супругом и как бы невзначай спросила:
— А надолго уехал посланный вами с китайцем Джильберге?
— Он проводит китайского посла до границ Могулистана и вернётся. А что? — поинтересовался Тамерлан.
— Как жаль! Я думала, он доедет до самого Китая и привезёт мне оттуда одну вещицу, о которой я его просила.
— Мы сами скоро отправимся в Китай, возлюбленная моя Тукель, — тихо пробормотал великий завоеватель, — и тогда ты получишь сколько угодно китайских вещей и вещиц.
— Скорее бы! — надула свои кокетливые губки кичик-ханым. — А вы, кажется, нездоровы, супруг и государь мой?
— Лёгкое недомогание, о звезда, подобная Айук! — тихо улыбнулся Тамерлан, трогая Тукель за руку.
— От вас пахнет болезнью. Вам бы следовало принять ванну из розового масла. Я пришлю вам, хорошо?
— Благодарю тебя, о Кааба души моей! — продолжал улыбаться, гладить руку Тукель и испускать трупный запах великий из великих.
Уходя от Тамерлана, кичик-ханым тихонько шепнула Искендеру:
— В чём дело? Почему такая вонь?
— Он, кажется, на сей раз и впрямь умирает, — печально ответил мирза и добавил: — И очень скоро. Не сегодня-завтра.
— Какой ужас! — фыркнула Тукель и сверкнула глазками, готовая соблазнить даже этого малособлазнительного уруса, лишь бы только поскорее умер дурно пахнущий супруг. Но, выйдя из комнаты, она подумала, что вовсе и не желает Тамерлану смерти. Ведь разве плохо ей живётся при нём живом?
Не успел Тамерлан продолжить диктовку, как заявился Аллахдад с вопросом, не желает ли султан Джамшид сыграть наконец третью, отложенную, партию в шахматы. Ему не терпелось завоевать звание главнокомандующего всеми кушунами вместо Джеханшаха, но этим мечтам не суждено было сбыться.
— Вот что, дорогой Аллахдад, — сказал главнокомандующий над всеми главнокомандующими и султан всех султанов, — ты, бесспорно, один из лучших моих полководцев и отменный шахматист. Но я сейчас не в форме, а Джеханшах всё же лучший стратег, чем ты. А потому оставайся тем, кто ты есть сейчас. Поезжай к своим и готовься к походу. Первое раджаба уже не за горами. Вот тебе моя рука.
И Аллахдад, сжав зубы от обиды, склонился к левой руке повелителя, чтобы поцеловать её на прощанье. Когда он ушёл, наступило время асра. Вместе с имамом появились трое из совета лекарей. Осмотрев больного, они разрешили ему совершить послеполуденный намаз, а когда аср закончился, сделали ещё одно кровопускание, от которого Тамерлану вскоре сделалось хуже. Тут рабы принесли в его комнату большой серебряный чан, наполненный розовым маслом, присланный Тукель. Лекарь Шамсуддин, оставленный для того, чтобы следить за состоянием больного, воспротивился принятию такой ванны, но Тамерлан был непреклонен.