Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Но, радуясь победам над чужими, Тамерлан вынужден был огорчиться, ибо родной сын его Мираншах, всё больше впадая в безумие, измыслил, будто он способен притязать на владения отца своего. И потому лишь, что всё своё имущество он, будучи правителем Хорасанским, пустил по ветру, словно солому, в беспрестанном пьянстве и разгуле. К тому времени погиб другой сын Тамерлана, Омаршейх, и не оставалось у него опоры в сыновьях, ибо и четвёртый сын, Шахрук, видя смертолюбивый и человекозлобивый нрав отца, стал от него отдаляться, душою стремясь к Богу.
Прожив год в Самарканде, Тамерлан с войском отправился в Герат, где, владея Хорасаном, царствовал его сын Мираншах. Тот не оказал никакого сопротивления и был низложен. Многих вельмож двора Мираншахова предал Тамерлан казни, одних вешая, других лишая головы. Та же участь
Но Аллах продолжал наказывать Тамерлана в его же собственной семье. Находясь в Хорасане, он оставил Самарканд в попечение Мухаммед-Султану, сыну Джехангира, а Фергану — другому внуку, Искендеру, сыну Омаршейха. Покуда дед отсутствовал, внуки затеяли усобицу. Вражда чуть не переросла в войну, но дед вовремя возвратился, рассудил задирщиков, наказав обоих по заслугам и строго, хотя и весьма любил Мухаммед-Султана.
Старость начала приближаться к покорителю мира, но, чувствуя дряхлость, он спешил забыть о числе прожитых им лет и стремился к новым завоеваниям. Проведя в своей столице год после разорения Индии, он стал готовить великий поход в закатные страны, противу султана Баязета, который уже настолько утвердился в Малой Азии и Греции, что вот-вот намеревался взять Царь-град Константинов. По силам он был равен Тамерлану, и, прежде чем идти на него, Тамерлан хотел отменно подготовиться и проверить, кто искренний его слуга и союзник, а кто мнимый. Для того изобрёл он способ, в истории не новый, но достаточно испытанный и надёжный. Он усоп. Сиречь прикинулся усопшим. Якобы внезапная болезнь унесла его душу из тела. Тотчас раскрылись намерения многих чиновников и властителей при дворе, желавших смерти своего государя, дабы ещё больше укрепить свою власть. Волчата, внуки Тамерлановы, тотчас принялись кусать друг друга, деля меж собой добычу — огромное царство. Оба Пир-Мухаммеда показали себя алчными хищниками, готовыми забыть родство ради наживы. Внезапно прокатился слух о чудесном воскрешении усопшего, и чувствующие себя виновными затаились, а надеющиеся на прощение поспешили в самаркандский дворец владыки, дабы покаянно встать пред ним на колени. Тамерлан сурово наказывал тех, кто не утерпел поскорее воспользоваться его смертью. Плахи и виселицы во множестве были установлены в Самарканде. Первые оросились кровью обезглавленных, вторые украсились гроздьями висельников. Старший сын Омаршейха, внук Пир-Мухаммед, утратил своё владение в Фарсийской земле. Другой Пир-Мухаммед лишился своей изрядной доли в отцовом, Джехангировом, наследстве. Его же брату, Мухаммед-Султану, был обещан трон Гулагу-хана.
Теперь, отсеяв плевелы, наградив верных и казнив лицемерных, Тамерлан объявил о начале великого похода против турка Баязета и назначил срок этому походу семь лет. Сие важное обстоятельство свидетельствует о той мере уважения, которое Тамерлан испытывал к военной и государственной мощи своего соперника. Время показало, что и трёх лет явилось достаточно, дабы сокрушить мышцу пятидесятилетнего потомка великого Османа. Началось с оскорбительной переписки, которую оба державных владыки затеяли меж собою. Аз, писарь при Тамерлане, именем Искендер, а бывший некогда Александр и из земли Рязанской насильно вывезенный да обращённый в поганую веру Магомета, был призван к написанию двух писем, обращённых от Тамерлана к Баязету, и бранный слог царя Самаркандского зело запомнил. По обычаю своему Тамерлан хотел выглядеть защитником слабых и попечителем притеснённых. Он писал турку, что со всех концов Османского царства приходят жалобы на бедственное житие и он, Тамерлан, сего не потерпит. К слову сказать, защищал он также и цареградского кесаря, и венгерского короля, кои оба поклонялись Спасителю Христу, а не Магомету, как Тамерлан и турок Баязет. Но дела мало — выискивая повод для войны с турком, лукавый царь Самаркандский готов был самого Сатану, врага рода человеческого, взять под свою опеку.
Ширваншах, владыка Шемаханский, будучи подданным Тамерлана, призвал государя своего спасти его от притеснений со стороны османов. Осенью, в канун тысяча четырёхсотого года от Рождества
Глава 39
Трупный запах
«…уже мерещился ноздрям Тамерлана, наполняя чёрную душу мечтою о грядущих несметных убийствах».
Мирза Искендер прервался, задумавшись о природе только что написанной им и ещё не успевшей раствориться фразы.
Он хорошо помнил эти события пятилетней давности. Прохладный воздух Карабахских гор, мирные селения, притихшие, приникшие под тяжестью надвигающейся войны, набрякшей, как гигантский волдырь, готовый вот-вот лопнуть и расплескаться. Запахи осени, смешиваясь с дымами бесчисленных костров, создавали особый волнующий аромат. Описание, а следовательно, и воспоминание мирзы Искендера ещё не доползло до резни грузин и армян, но трупный мрак уже наполнил его ноздри, воскрешая в памяти ужасающие картины, ради лицезрения которых его, Искендера — Александра, вывезли некогда из милой и уютной Рязаньки, навсегда оторвав от родной сторонушки и заставив в качестве личного писаря скитаться вместе с великим завоевателем по местам его завоеваний.
Искендер глубоко вздохнул. Чернила уже высохли, растворившись, и фраза про смрад, мнящийся ненасытным до такого рода запахов ноздрям смертоносца, исчезла во временном небытие. Искендер взял другой калям, обмакнул его в обычные чернила и поставил точку там, где ему надо будет продолжать свою повесть в следующий раз. Он сделал это потому, что осознал — трупный запах не плод сильного воспоминания. Он и впрямь стоит в комнате — здесь, в опочивальне Тамерлана, в его Синем дворце, и исходит смрад сей оттуда, из полутёмного угла, где на высоком ложе из мягких дамасских и прусских ковров спал сам смертоносец Тамерлан.
Искендер посмотрел на нукеров. Один спал у окна, другой сидел у двери в такой ловкой позе, что не сразу поймёшь, спит он или бодрствует, но мирза-то знал — спит. Он сложил все свои письменные предметы в ларец, аккуратно закрыл его и медленно стал приближаться к постели Тамерлана. Наконец встал совсем близко.
Лицо больного властелина, и так-то во сне всегда особенно неприятное, теперь было просто отвратительным — опухшее, сырое, с загноившимися в уголках глазами, большеротое, тёмное, как у демона. Нет, вопреки ожиданиям писаря, он ещё не умер, ещё был жив и дышал, но трупный запах действительно исходил от него, едкий и тошнотворный. Это могло послужить основанием для весьма неожиданного заключения — Тамерлан на сей раз не притворяется больным, он на самом деле болен, а быть может, и вовсе находится при смерти, коль уж начал заживо смердеть.
Тут Искендер испуганно вздрогнул, увидев, что глаза хазрета уже открыты и внимательно смотрят на него.
— Во имя Аллаха, всемилостивого и милосердого! — пробормотал мирза. — Скоро уже утро, хазрет. Вот-вот заявится векиль.
— Чем это так мерзко воняет, Искендер? — спросил Тамерлан. — Ты чувствуешь? Несёт так, будто где-то рядом гора трупов.
— Ннн… не знаю, хазрет. Может быть, вам опять приснился скверный сон?
— Что верно, то верно, — тяжело вздохнул Тамерлан. — Снова языки и глаза… Я топтал их ногами, они лопались… Брызги летели во все стороны.
— Я угадал. Значит, запах этот — остаток вашего сна. Он может ещё долго преследовать вас.
— Я метался во сне? Стонал?
— На удивление тихо спали. И проснулись так неслышно.
— Даже к ангелу смерти привыкаешь.
— Опять эти мысли про Азраила!..
— Это он мне снится, Искендер, он!
— Лучше бы вы не думали о нём!
— А как не думать? Если вот даже запах… Послушай, а может, это крыса? У нас во дворце давно травили крыс?
— Ещё в первых числах зулхиджа [168] .
168
Ещё в первых числах зулхиджа. — Примерно соответствует середине августа.