Тиран Золотого острова
Шрифт:
Его зовут Кноссо, на островах Великого моря любят давать имена по месту рождения. Этот родился в старой столице Крита. Он разорвал двумя руками лепешку, макнул ее поочередно в масло и соль, а потом засунул в рот, жуя жадно и торопливо. Перед ним лежат соленые оливки, и их он тоже забросил в рот целой горстью, вытирая жирные руки о собственные волосы. Ломти соленого тунца, что ходит по весне мимо Киклад, тоже не остались вне его внимания. Крепкие белые зубы вгрызались в пласт рыбьей тушки, отрывая целые куски. Он почти не жевал еду, лишь глотал, как дикий зверь. Он и казался мне диким зверем, необузданным и жестоким. У всех, кто лил чужую кровь, взгляд становится тяжелым, словно медная плошка. Взглядом Кноссо можно было бить по наковальне. Сомнений нет. Передо мной сидит отъявленный душегуб, один из сотен, что терзают Великое море своими набегами. Он разбойник, и
— Ты родился в Кноссе? — задал я дежурный вопрос.
— Ага, — ответил критянин, вливая в себя кубок вина. Острый кадык ходит по худой шее вверх-вниз, похожий на теннисный мячик. Критянин очень голоден, и даже не думает скрывать этого, запихивая еду в рот пальцами, украшенными грязными ногтями.
— Я из старого критского рода, — ответил он и рыгнул, вежливо прикрыв рот. — Мои предки владели этими водами еще в те времена, когда ахейцы только сделали свою первую лодку. Ненавижу ахейцев. Они забрали мою землю.
— Мы дарданцы, — усмехнулся я. — Мы их тоже не любим.
— Тогда нам по пути, — весело оскалился критянин. — Зачем звал, царь? У тебя ведь есть дело ко мне, так? Или ты просто любишь кормить всех, кто приплывает на твой остров?
— Есть дело, — не стал спорить я. — Мне нужен умелый мореход. Я готов щедро ему платить. Ты умелый мореход, Кноссо?
— Я родился на корабле, я живу на корабле, и я умру на корабле, — презрительно ответил тот. — Как мой отец, дед и прадед. Я знаю каждую скалу и каждый водоворот на две недели пути отсюда. Я знаю все ветры, и когда они дуют. Я доходил до земель сикулов и шарданов! Я критянин, а вы, дарданцы, обычные пастухи, которым достались хорошие корабли. Вы сели на мель у берегов собственного острова! Подумать только! А что будет, если вы решите сходить куда-нибудь к берегам Лукки? Там есть места, где течение становится таким быстрым, что его не пройти на веслах. А в водах севера внезапно налетают полуденные ветры, которые могут выбросить корабль на скалы. У каждого острова море разное, царь. Ты решил подмять эти воды под себя, но тебе не продержаться долго. Ты не чувствуешь моря, как чувствуют его те, кто пашет волны с самого рождения.
— Как Одиссей? — спросил я.
— Лихой малый, — уважительно ответил критянин. — Я много слышал о нем. Люди говорят, он знает западное побережье Ахайи как никто другой. Там воды — полная дрянь. Скалы и глубокие бухты, одна на другой. А уж около его островов и вовсе не пройти без знающего человека. Там хуже, чем у Малейского мыса, где бог Поседао забирает себе каждый десятый корабль.
— Пойдешь ко мне на службу? — спросил я его.
— Можно, — деловито кивнул он. — Только плати и корми! Если вдруг тебе интересно, шум по северному берегу знатный идет. Говорят, ты корабли Асивийо Кривого потопил, а деревню его сжег. Народ волнуется, кровь тебе пустить хотят. Боятся, что ты и по их души пожалуешь. Что делать-то надо?
— Пойдешь с моими кораблями на Крит. Будешь резать и топить ахейцев, что сели там, — сказал я ему, приняв к сведению информацию о своей внезапной популярности среди тамошнего отребья.
— Не надо никуда ходить, — уверенно ответил Кноссо. — Только вспотеешь на веслах. Они скоро сами сюда придут. Посмотрели, как вы тут с кораблями управляетесь, помозгуют малость, а потом обязательно заявятся. Я бы точно придумал, как пустить вас на дно, а они, поверь, не глупее меня. Жди гостей до зимних штормов, царь. Сифнос сейчас лакомый кусок. В общем, я служить тебе согласен. Если всегда вот так кормить будешь, я ахейцев со всем своим удовольствием топить стану. Все хорошие места на берегу заняли, сволочи. Мне с парнями и приткнуться негде. Но вот жаль, силенок у меня маловато. Что одним кораблем на тридцать весел сделать!
— Я добавлю тебе силенок, — ответил я. — И по оплате не обижу. Ты получишь свою землю и рабов. Все на море будут страшиться твоего имени, а самые толстые бабы посчитают за счастье, если ты кинешь на них свой взгляд. Лови, Кноссо! Это задаток.
И я бросил ему золотой браслет, который не проносил и месяца. Все же надо с этим что-то делать. Моя браслетная мастерская работает просто на износ.
Глава 14
Феано положила в люльку маленького сына, который рос на удивление спокойным и крепким мальчишкой. С тех самых пор, как у него прекратил болеть животик, он почти не доставлял беспокойства. Только ел и спал. Надо сказать, дочь кузнеца уже вполне освоилась со своей новой ролью. Она
Хотя… пожалуй, нет. Было еще кое-что. Почти весь свой досуг Феано посвящала тому, что держала в поле зрения не только всех симпатичных баб на день пути от Спарты, но даже и тех, кто обещал вырасти таковыми. И она прилагала все усилия к тому, чтобы они либо не попадались на глаза ее повелителю, либо начинали выглядеть хуже, чем могли бы. Так, в тяжелой конкурентной борьбе она добилась того, чтобы одну рабыню продали из-за скверного полотна, выходившего из-под ее руки, а вторую выдали замуж в деревню, где она за пару месяцев на палящем солнце превратится в тощую головешку. Сейчас вроде бы у нее все получилось. Она вычистила дворец от потенциальных соперниц, а Менелая ублажала в постели так, что тот только щурился, как обожравшийся пес. И лишь одно не давало девушке покоя. Тиран Эней, ее покровитель, был так далеко, что и не выговорить. Феано, прикованной к этой захолустной дыре, нечем покупать его милость. Да и сведения передавать тоже непонятно как. Купцы на Сифнос ездят, дай боги, если раз в год. Того и гляди забудет он про нее, и тогда она вновь останется в одиночестве против всего мира.
— Почтенный Кадм, — сказала она, когда купец в очередной раз появился во дворце, чтобы забрать ткани на продажу.
— Да, высокородная, — осторожно ответил купец, для которого стремительное возвышение бывшей рабыни стало некоторой неожиданностью.
— Когда будешь на Сифносе, будь добр, передай тирану Энею, что его родственница Феано тоскует, не имея возможности поклониться богам своего народа. Если он устроит подобающий его достоинству храм, как это водится в Вилусе, то я непременно приеду туда, чтобы поклониться им.
— Храм? — почесал затылок купец. — Но у нас здесь нет никаких храмов. И даже в самих Микенах нет. Жертвенники есть, и все.
— А там, откуда я родом, они есть, — пояснила Феано. — И я тебе скажу, никакого сравнения с тем, что здесь. Вот ты как думаешь, кого бог послушает? Того, кто ему лепешку на костре сжег или того, кто ему красивый дом построил?
— А, ну да… — ответил, подумав, купец. — Оно конечно. Непременно передам, высокородная. Кстати, я когда на острове том был, удивлялся еще. Железо плавят, корабли строят, шахты копают. Там горы лысые уже, леса не осталось, почитай. Где они уголь берут?
— Так передай тирану, — стараясь не закричать от восторга, сжавшего сердце, ответила Феано, — что я, его преданная родственница, этим углем его по самую макушку завалю. Понял? И совсем недорого. У нас в Спарте леса мало, что ли?
— Да, высокородная, — поклонился купец. — Я передам тирану каждое ваше слово, без малейшего изъятия.
* * *
Спартанский купец удалился, сжимая в кулаке очередной браслет, а я, передав с ним подарки для Феано, погрузился в глубокие размышления. Получалось так, что неграмотная девчонка видит и понимает то, что не видят и не понимают другие. И я в том числе.