Титановый бардак
Шрифт:
— А когда уши закладывать будет? — не удержался он от вопроса.
— А никогда, — ответила летчица, — Я терпеть ненавижу когда уши закладывает, поэтому сделала себе самолет с герметичным салоном. Вообще-то правильно было бы давление поменьше держать, примерно как на трех километрах — но мне так больше нравится. Мы же пойдем на эшелоне в пять тысяч метров, так что это нормально, а вот если бы пришлось подниматься километров на десять…
— Это какой же самолет на такую высоту подняться-то сможет?
— Этот сможет, но мне сейчас
— Ну… наверное да. Тут так красиво!
— Когда погода хорошая, то красиво. Но главное — это быстро.
— Это точно, быстрее поезда… наверное. Сверху плохо скорость чувствуется.
— Это да. Но мы сейчас уже спускаться начнем, почти прилетели.
— А сколько времени прошло?
— Думаю, минут сорок, но нам еще минут десять лететь. А потом минут пятнадцать ехать, и хорошо, что не на лошади.
Почему-то Архип чувствовал себя спокойно, пока эта удивительная женщина сидела за штурвалом самолета, но когда она села за руль автомобиля, спокойствие куда-то делось и с аэродрома до красивого здания, куда машина доехала минут за десять, он провел вцепившись в сиденье руками. И даже, выходя из машины, забыл взять чемоданчик с вещами — благо Ирина Владимировна о них напомнила. А затем, предложив «пока оставить вещи в кабинете», привела его в довольно большой зал, где стояло что-то «непонятное с пропеллером».
— Вот, молодой человек, это то, чем вы будете заниматься всю оставшуюся жизнь. Ну, или не будете, спустив эту самую жизнь в унитаз.
— А что это?
— Это, извини за выражение, авиационный мотор. Но так как я ни разу не двигателист, этот кусок… металла работает от силы часа два. Твоя задача номер один — сделать так, чтобы он проработал хотя бы сто часов…
— Но я тоже не двигателист…
— Это ты так думаешь, но просто потому что многого еще не знаешь. А вот про турбины знаешь…
— Да, я изучал…
— Я знаю что ты изучал. Перед тобой жалкое подобие старого доброго… в общем, это турбовинтовой мотор, который по сути состоит из одного центробежного нагнетателя, который сам по себе есть своеобразная турбина, и двух турбин горячего контура. Откровенно говоря, он вообще сделан через задницу — то есть воздух засасывает сзади и горячий газ выплевывается спереди, но мне так показалось проще редуктор сделать и стартер поставить. А ты уже сам смотри…
— Я не уверен, что смогу вообще разобраться…
— Послушай, юноша, я за тебя поручилась перед самим товарищем Сталиным! Так что разобраться тебе придется. А еще придумать систему топливоподачи с простой регулировкой тяги, предусмотреть механизм предотвращения раскрутки двигателя без нагрузки, еще там по мелочи кое-что: я тебе специально все в тетрадку записала, что сделать нужно. В две тетрадки… общих. Значит так: сейчас возвращаемся в мой кабинет, забираешь вещи, я тебе показываю твою квартиру… зайдем еще к коменданту познакомиться,
— Зачем? Я же еще не согласился у вас работать.
— Дорогой мой Архип Михайлович! Вашего согласия никто вообще-то и не спрашивает. Просто довожу до вашего сведения: с сегодняшнего дня вы работаете начальником конструкторского бюро авиационных двигателей Особого Девятого управление ОГПУ. Кстати, имеете право ношения формы с двумя ромбами в петлицах, и, как равный по званию начальнику дивизии имеете право привлекать к работе любого гражданина Советского Союза, включая в том числе и равных вам по званию.
— А вы…
— А у меня три ромба, я примерно командир армии, так что меня вы уже к своей работе привлекать не можете.
— Понял… и когда мне необходимо доработать ваш двигатель?
— Тут нечего дорабатывать, это всего лишь макет-демонстратор принципа работы. Мотор придется именно разработать, а когда… когда сможешь. Но учти: всё, что у нас делается, является совершенно секретным. И за разглашение, даже за попытку разглашения у нас лишь одно наказание. Нельзя даже тематику работы разглашать.
— А как же тогда набирать сотрудников?
— А вот так: думаешь, какого рода специалисты тебе нужны, потом думаешь, где такие специалисты водятся. А потом — если ты на сто процентов не уверен в конкретном человеке — пишешь в отдел кадров Управления подробную заявку. Как её писать, тебе там объяснят и помогут всё правильно расписать, а потом подходящих — и тебе, и управлению подходящих специалистов тебе привезут. И напоследок еще пару слов. Первое: инструктаж по безопасности у тебя завтра с утра будет, но предупрежу заранее: вне пределов института, в смысле своего КБ, никаких разговоров о работе. Если кто-то будет о ней спрашивать, немедленно сообщай об этом… хотя бы мне. И второе: сотрудники нашего управления несут ответственность только и исключительно перед непосредственным начальством. То есть если тебя даже товарищ Менжинский лично будет, размахивая перед твоим носом наганом, о чем-то расспрашивать без моего ведома и прямого указания на вопросы отвечать, то ты не просто можешь, но и обязан будешь послать его в задницу. А еще… у нас принято вообще-то друг друга по именам и на «ты» называть. Так что привыкай…
Осень тридцать второго года еще не наступила, но у Иосифа Виссарионовича возникло острое желание поговорить со странной дамой, которой, судя по всему, Станислав Густавович не просто верил во всём, а даже поклонялся — как специалист перед специалистом более высокого уровня. И такое желание у него возникло после разговора со Струмилиным, в котором он как бы мимоходом сообщил, что Девятое управление предсказало размеры собранного урожая много точнее, чем Госстат и Госплан.
— Ну ты же сам говорил, что как-то умеют они очень точно всё рассчитывать, так чего же теперь-то удивляешься?