Ткач
Шрифт:
Она перевернулась на живот и подняла голову. Другое отверстие находилось всего в нескольких футах, частично забитое грязью и мусором.
Надежда вспыхнула в ее груди, несмотря на то, что она понимала, насколько это глупо. Даже если бы ей удалось выбраться, она была недостаточно быстра, чтобы убежать. Но она никогда не была из тех, кто сдается, и не собиралась начинать. Даже сейчас.
С оглушительным шумом Оганкай, разрушающей окружавшее ее бревно, Ахмья нырнула вперед, зарываясь пальцами в грязь. Она лихорадочно сгребала ее пригоршнями от выхода. Бревно сильно затряслось от безжалостной атаки, которая, казалось, становилась только
Ахмья поползла вперед. Проход был узким, но земля, к счастью, оказалась мягкой. Как только ее ноги освободились, она вскочила и побежала, даже не успев полностью выпрямиться.
Вперед, двигайся как можно быстрее…
Что-то тяжелое ударило ее, выбив опору из под ног. Она тяжело упала на бок, кувыркнулась и замерла на спине. Болезненный стон вырвался из ее горла.
Оганкай нависла над Ахмьей, невероятно большая и внушительная. Ее плечи поднимались и опускались в такт тяжелому дыханию, а нижние сегменты передних ног блестели от крови из многочисленных порезов и заноз на темной шкуре.
Ахмья уперлась руками в землю, чтобы подняться. Правая рука уперлась в грубый камень, выступающий из грязи.
— Во имя королевы! — зарычала Оганкай.
Весь ужас, который Ахмья испытывала за свою жизнь, особенно с тех пор, как вышла из криосна и обнаружила себя в этом чужом мире, должен был захлестнуть ее в тот момент. Эти темные, холодные воды должны были подняться выше головы и поглотить ее. Потому что… это было все, не так ли?
Но все, о чем она могла думать, — это Рекош. Все, на что она могла надеяться, это что с ним все в порядке… что с ним все будет в порядке.
Ахмья подняла камень с земли и бросила его. С глухим стуком он ударил Оганкай в лицо. Голова врикса дернулась в сторону, и она отшатнулась на полшага назад, закрыв глаза рукой и зарычав.
Хотя Ахмья знала, что эти мощные ноги набросятся на нее со слепой, но смертельной яростью, она изо всех сил пыталась подняться на ноги и продолжать. Если Оганкай будет занята ей, то станет на одного фанатичного врикса, активно пытающегося навредить Рекошу, меньше.
Самка врикса попятилась назад, высоко подняв обе передние ноги. Она взревела, но этот звук был заглушен другим ревом, гораздо более громким, гораздо более резким, гораздо более первобытным. Ревом, от которого у Ахмьи мурашки пробежали по костям и разгорелся жар в животе.
Как бы по-звериному он ни звучал, Ахмья узнала свою пару, когда услышала его.
Прежде чем хоть одна из женщин смогла хотя бы взглянуть в сторону источника этого рева, прежде чем эти массивные ноги смогли опуститься на Ахмью, черно-красное пятно врезалось в Оганкай.
Стоя на земле всего на двух ногах, самка врикса тяжело отлетела в сторону. Рекош приземлился на нее сверху.
Сердце Ахмьи бешено колотилось, когда она наблюдала за неистовой борьбой. Оганкай имела огромное преимущество в размерах, весе и силе, но Рекош сражался как воплощение дикости и ярости. Он атаковал быстрее, чем могли увидеть глаза Ахмьи, используя каждую конечность для нанесения урона. Когти, клыки и топор с обсидиановым наконечником разрывали шкуру Оганкай. Она хваталась за него снова и снова, но с таким же успехом она могла хватать дым.
И Рекош несколько раз зарычал — не просто бессмысленными, дикими звуками, но словами.
—
Он ткнул Оганкай щекой в грязь, высоко поднял топор и обрушил его ей на шею. Одна из ее рук наконец поймала его, вонзив когти в его бок.
Сердце Ахмьи пропустило удар.
Невозмутимо Рекош опускал топор снова, и снова, и снова, сопровождая каждый жестокий удар рыком «Моя!».
Влажные, сдавленные звуки вырвались из рта Оганкай, и ее сопротивление ослабло, пока, наконец, она не затихла. Между кровью и грязью, прилипшими к ткани, на ее шелковых одеждах осталось немного белого.
Рекош схватил самку за запястье и с ворчанием вытащил ее когти из своего бока. Когда он ослабил хватку, рука Оганкай безвольно упала. Он поднялся и отступил от тела.
Ахмья тоже поднялась. Ее ноги внезапно стали такими слабыми и шаткими, что она не знала, как долго они будут выдерживать ее вес. Вся боль, которая притуплялась адреналином, начала давать о себе знать.
Но она забыла обо всем, когда он повернулся к ней лицом. Ее грудь сжалась, когда она увидела свою пару. Кровь сочилась из бесчисленных порезов и колотых ран на его черной шкуре, которая уже потемнела еще больше от синяков в нескольких местах.
— О, Рекош, — выдохнула она, и слезы защипали ей глаза.
Он в одно мгновение сократил расстояние между ними и обхватил Ахмью всеми четырьмя руками, оторвав от земли и прижав к своей груди. Он прохрипел:
— Кир’ани ви’кейши.
Она прильнула к нему, к его теплу, к его твердости, и несколько мгновений не существовало ничего, кроме него. Слезы потекли по щекам, когда она уткнулась лицом в его шею. Его аромат тика и амбры заполнил ее нос, и ей было все равно, что к нему примешивались запахи крови и дыма. Потому что Рекош был здесь, держал ее. Он был жив.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я люблю тебя…
ГЛАВА 30
?
Рекош крепче прижал к себе Ахмью. Его сердца бешено колотились, их удары эхом отдавались по всему телу, вплоть до кончиков пальцев на руках и ногах. Даже с зажмуренными глазами красная дымка не исчезала, вспыхивая с каждым ударом сердца.
Его пара была теплой, мягкой и настоящей. И он никогда не чувствовал себя к ней ближе, чем в этот момент.
Постепенно его сердце успокоилось, туман рассеялся, и напряжение в конечностях спало. Желание сражаться, убивать, защищать тоже утихло. Теперь ей не нужен был щит, ей нужно было укрытие.
Ему казалось, что прошла вечность с тех пор, как он в последний раз держал свою пару в объятиях. Не могло быть, чтобы их радостное, взволнованное путешествие сквозь Клубок, наконец-то ведущее к дому, произошло этим самым утром. Казалось, что это было целую жизнь назад.
— Теперь я с тобой, ви’кейши. Я держу тебя, — хрипло сказал он.