Тьма императора
Шрифт:
Совещания эти длились недолго — жизнь во дворце давно была налажена, как часы. Хотя эти часы здорово сбились после смерти Аарона, когда пришлось допрашивать всю прислугу и охранников. И если бы только допрашивать — арестовывать тоже.
— Ваше величество… — Бруно на мгновение запнулся, но продолжил: — Я думаю, это вам охрана не доложит, а надо бы, наверное.
Поэтому я решил сказать. К матильде ее величество изначально ровно относилась, а вот остальных она не очень любит. Вы же помните, горничные чередуются, когда матильды нет. И они стали говорить, что в
Арен задумался. Что-то он не заметил. — В последнее время — это два-три дня? — Нет, ваше величество. Два-три месяца. Она же раньше им постоянно, простите, истерики устраивала, каждый день кричала и злилась. Постепенно все меньше и меньше стала. Теперь совсем не кричит, говорят. Спокойно относится, ровно. Я не знаю, важно это или нет, просто… странно, ваше величество. Странно, что это все совпало… с гибелью его высочества Аарона.
Арен усмехнулся, качая головой. — Бруно… мой брат, конечно, последняя сволочь, но не стоит обвинять его вообще во всем на свете. Тадеуш смотрел Викторию, да и не только, он приводил своих коллег-психиатров. Все хором утверждали, что это нервное, гормональное и должно пройти со временем. Видимо, время пришло.
«И слава Защитнику, — подумал Арен. — Потому что я уже начинаю терять терпение». Бруно поклонился. — Я на всякий случай, ваше величество. Решил поделиться соображениями… простите.
— Ты все сделал правильно. — Благодарю, ваше величество. Не успел уйти главный дворцовый управляющий, как к Арену на совещание пожаловали сотрудники хозяйственного комитета. Заговоры заговорами, а бытовые проблемы никто не отменял.
Император слушал очередной доклад, когда в зал для совещаний, постучавшись, стремительным шагом вошла Адна Алиус — его секретарь, — с подносом в руках. Поднос был накрыт крышкой. — В чем дело, Адна? — Арен нахмурился, невольно покосившись на браслет. Но никаких отчетов не было.
— Просили передать вам, ваше величество, — ответила секретарь с таким каменным лицом, словно изо всех сил пыталась скрыть улыбку. Император прислушался к ее чувствам. Они казались похожими на щекотку, будто бы Адне было смешно.
Она поставила поднос на стол перед Ареном, серьезно сказала: — Посмотрите сначала записку, — и ушла. Император поглядел на сотрудников комитета — они молчали, ожидая, когда он закончит.
— минуту, — произнес он и раскрыл листок бумаги, лежащий сверху на крышке подноса. На сердце сразу потеплело — он узнал корявый почерк Агаты. «Папа! мы с Алексом и Софией сделали тебе пастилу. Сами! Ешь!»
Пастилу… Губы Арена задрожали. Конечно, это была идея Софии, и наследники ее радостно подхватили. К тому же, они никогда не были на дворцовой кухне, но всегда очень стремились. Император поднял крышку. Внутри лежали три длинные пластинки яблочной пастилы — две не слишком аккуратные, и третья — как из кондитерской. А еще здесь стояла большая чашка дымящегося чая и лежал какой-то листок бумаги.
— Прощу прощения, уважаемые айлы, — сказал Арен, подняв голову. — Продолжайте ваш доклад. А я буду пить чай.
У главы комитета
Он откусил от пастилы и, с трудом удержав в себе улыбку — было очень вкусно, — развернул листок бумаги. На этот раз удержать улыбку не получилось. Потому что с бумаги на Арена смотрели лица Агаты и Александра, нарисованные простым карандашом, но от этого не менее живые. Яркие улыбки, радостно блестящие глаза и чумазые мордашки. В чем это они? Наверное, в сахарной пудре.
— Ваше величество… продолжать? — Да, — сказал он негромко, продолжая улыбаться. — Конечно. Я слушаю.
Наследникам на кухне так понравилось, а повара были настолько тронуты тем, как искренне благодарили их дети за помощь, что София не сомневалась — на обед наверняка подадут что-нибудь особенное. Впрочем, обеда она ждала не только по этой причине.
Ей хотелось увидеть императора. И не просто увидеть, а понять, что ему стало лучше после их с Агатой и Алексом сюрприза. Секретарь его величества передала через охранников, что он был доволен, но Софии хотелось убедиться в этом самой.
К ее удивлению, на обеде почти никого не оказалось. Только принцесса Анна с дочерью и их аньян. — А где все? — спросила София, поздоровавшись, и стала помогать детям усаживаться на стулья. — Или они попозже?..
Ее высочество улыбнулась, но улыбка показалась Софии напряженной. — Сегодня никого не будет. — А папа? — воскликнул Александр, и в этот момент огонь в камине ярко вспыхнул. Через секунду оттуда вышел император. Погладил по волосам кинувшихся к нему детей и поднял глаза на Софию. Взгляд его был теплым, и она обрадовалась. Лучше, ему стало лучше!
— Софи, ты можешь садиться. Она опустилась обратно на стул и чуть покачнулась, когда Агата спросила: — Пап, а можно нам тоже называть Софи на «ты»?
На секунду в столовой повисла тишина. Даже слуги, казалось, замерли. Потом негромко кашлянула и потянулась за водой принцесса Анна. Губы ее дрожали. — Я думаю, — произнес император, садясь в кресло, — что спрашивать нужно не у меня, а у Софии.
Дети синхронно повернули к ней лица — на них будто бы застыл знак вопроса. — Конечно, можно. «Императрице это точно не понравится, — подумала София, глядя на радостные улыбки наследников. — А нам ведь завтра с ней в гости ехать…»
Но тут распахнулись двери, и двое слуг вкатили в столовую тележку с блюдом, на котором стоял торт в виде императорского дворца. — О-о-о-о! — протянули Агата и Александр. — Их высочествам подарок с кухни! — торжественно возвестил вошедший следом повар и смущенно покраснел. — Приятного аппетита!
— Вот здолово! — воскликнул Алекс звонко. — Софи, давай почаще туда ходить! — Да я бы с удовольствием, — ответила София серьезно под общий смех. — Но если мы будем делать это слишком часто, то перестанем пролезать в двери.