Тьма надвигается
Шрифт:
В казарму заглянул лагоанский офицер. Корнелю и его товарищи по изгнанию разом подняли головы. Подводник никогда особенно не любил лагоанцев. По его мнению, превзойти Сибиу в торговых делах и военной мощи им удалось только потому, что у них страна больше. И теперь большая держава оставалась свободной, в то время как Сибиу стонет под ярмом, а солдаты Альгарве, как опасался Корнелю, глумятся над его беззащитной супругой.
Но у него была еще одна причина не любить лагоанцев: они не понимали. О да, они приняли его, они дали ему кров и пищу, они даже обещали воспользоваться
Офицер в серо-зеленом мундире лагоанского военного флота направился прямиком к Корнелю. Походка его была легка, свободна и уверенна, это была походка солдата, чей король правит своею державой и скорее всего не лишится короны в ближайшее время. Эта походка и бессмысленно-радушная улыбка на лице незнакомца немедленно вызвали у Корнелю глухую неприязнь.
– Добрый день, капитан, как поживаете? – спросил лагоанец, как ему, без сомнения, казалось, на родном языке Корнелю. С точки зрения подводника, это был скорее альгарвейский, притом изрядно ломаный.
– Разрешите представиться – лейтенант Рамальо, – продолжал тот в блаженном неведении. – Надеюсь, вы не заняты?
Корнелю неторопливо поднялся на ноги. К его удовольствию оказалось, что он возвышается над Рамальо почти на ладонь.
– Не знаю, – ответил он. – Вообще-то у меня здесь столько неотложных дел.
Рамальо от души расхохотался, словно Корнелю отпустил бог весть какую шутку, а не полную горечи насмешку. Возможно, лагоанец отнес тон собеседника на счет собственного слабого владения языком – тогда он просто ошибся. А возможно, не уловил разницы.
– Если вы не слишком заняты, – проговорил Рамальо, хихикая, – пройдемте-ка со мной.
– Зачем? И куда?
Корнелю старался выговаривать каждое слово неспешно и внятно, словно беседовал со слабоумным ребенком. Даже те лагоанцы, которым казалось, что они владеют языком Сибиу, калечили его ужасающим образом. Подводник же презирал их ублюдочное наречие, полное шипящих согласных и носовых гласных, с его ордами заимствований из каунианского, куусаманского и вообще из каждого второго языка под солнцем. Как местные жители вообще могли освоить лагоанский с детских лет, Корнелю решительно не понимал.
– Ну когда придем, тогда и узнаете, верно? – все так же весело промолвил Рамальо. – Пойдемте.
Он отвернулся, уверенный, что Корнелю последует за ним, – так и случилось. Подводник, подобно товарищам по изгнанию, был орудием в руках лагоанцев – полезным орудием, которое следует применять с осторожностью, но все же безвольным.
Переступив порог, Корнелю заморгал от блеклого солнечного света. И от грохота: отданная на откуп военному флоту часть бухты Сетубала тонула в шуме. Лязгали железо и сталь. Кричали на своем невнятном наречии матросы и грузчики, возницы и чародеи. Порой в гаме проскальзывало редкое словечко, достаточно близкое к сибианской речи, чтобы Корнелю мог его узнать. От этого на душе становилось только гаже: будто вместе с людьми горечь изгнания делили слова.
– Мы направляемся
Ему не хотелось, чтобы левиафанша решила, что хозяин оставил ее. Подводник считал зверя своим другом – единственным другом в здешних краях – и не желал печалить его или тревожить.
– В ту сторону, – ответил Рамальо, указывая на пару невысоких беленых домиков чуть в стороне от затона. – Туда.
– И что мы там будем делать? – поинтересовался Корнелю.
Рамальо только посмеялся снова, будто очередной шутке. Подводник скрипнул зубами. Ему уже казалось, что сдаться в плен альгарвейцам было бы лучше. Сейчас он находился бы рядом с Костаке… если бы люди Мезенцио не отправили пленника в лагерь. Он вздохнул. Что сделано, то сделано. Придется терпеть.
Завидев его и Рамальо, в небо с гневными воплями взмывали стаи чаек и черноголовых крачек.
– Жалкие попрошайки, – заметил Рамальо не то с раздражением, не то с приязнью. – Если бы мы их кормили, они бы нас обожали, а не поднимали такой гам.
Корнелю пожал плечами. Его лагоанцы кормили. Даже пытались быть с ним добры на свой бесцеремонный лад. Подводник поднимал это. Но обожания не испытывал. Рамальо продолжал болтать. Если он и догадывался, о чем думает его спутник, то ничем себя не выдал.
– Вот мы и пришли, – простодушно заметил лагоанский лейтенант, проводя Корнелю по невысокой деревянной лесенке и пропуская вперед.
Плечи подводника колыхнулись в неслышном вздохе. Если Лагоашу служат такие моряки, Корнелю не в силах был понять, каким образом Сибиу могла терпеть от них поражение за поражением в войнах прошлых веков.
Приглядевшись к тем, кто поднялся ему навстречу, Корнелю неохотно признал собственное поражение. Эти офицеры лагоанского флота словно сошли со страниц сибианского романа: самонадеянные, да, но не без оснований.
– Капитан Корнелю, – промолвил один из них и продолжил на своем языке: – Вы говорите по-лагоански?
Этот вопрос Корнелю мог понять и ответить на него:
– Нет.
То было одно из немногих приличных слов местного языка, которых моряк нахватался за время плена.
– Ладно. – Альгарвейским лагоанский офицер владел отменно и не пытался превратить этот язык в сибианский, как неумело стремился сделать Рамальо. – Думаю, мы сумеем объясниться и так. – Он подождал, пока Корнелю кивнет, и продолжил: – Я командор Рибьейро, а мой коллега – капитан Эбаштьяо. – Когда все пожали друг другу руки, командор внезапно вспомнил о забытом всеми Рамальо.
– Свободны, лейтенант, – бросил он, и Рамальо испарился.
– Вы прибыли к нам на прекрасном левиафане, – заметил Эбаштьяо на столь же превосходном альгарвейском. – Вы, сибы, всегда умели добиться от своих зверей максимум возможного.
– Благодарю. – Корнелю церемонно склонил голову. – И ради этого я был призван сюда – ради беседы о левиафанах?
Запоздало сообразив, что заговорил на родном сибианском, он принялся переводить свои слова на язык, очевидно, знакомый лагоанским офицерам, но командор Рибьейро оборвал его взмахом руки.