Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
На самом видном месте, под заголовком «Кто же убийца?» было напечатано заявление полицейского комиссара Солокану.
Заримба стоял на краю тротуара, то и дело облизывая кончиком языка побелевшие от злости, почти не выделяющиеся на бледном лице губы. Он стоял, не зная, что же предпринять. Каждая минута могла принести массу непредвиденных неприятностей. Кто может помочь? Пожалуй… Да, только она… Надо скорее с ней увидеться… И Заримба стал вытягивать свою короткую шею, отыскивая глазами такси. Но как назло — ни единой свободной машины. Вдруг
Увидев подошедшего к нему шефа, Лулу вздрогнул от неожиданности, хотел что-то сказать, но Заримба уже отошел, сделав знак следовать за ним. Спустя несколько минут к тротуару подкатило такси. Заримба кивнул групповоду, и тот поспешил занять машину. Когда такси тронулось, Лулу виновато оказал шефу, что ждал его в гостинице более двух часов…
Заримба молчал, пока машина не подъехала к патриаршему собору, тогда он сказал:
— Сидите здесь и ждите.
— Понятно! — заискивающе ответил Лулу.
На первой же ступеньке величественного входа в кафедральный собор Заримба снял котелок и степенно перекрестился. В соборе, однако, уже отслужили обедню, и нужного человека там не было.
Заримба вернулся в машину. «Придется самому», — решил он. Обычно он этого не делал, но сейчас другого выхода не было. Когда, наконец, шеф велел остановить машину перед высокой чугунной решеткой виллы на шоссе Киселева, Митреску страшно удивился. Шофер тоже с любопытством обернулся на горбатого пассажира, подъехавшего к дому госпожи Лупеску, где, как все знали, пребывал обычно его величество.
— Ждите меня здесь, — сухо, с государственной важностью произнес Заримба.
Едва Гицэ вошел в ворота, ему молча преградил путь полицейский в штатской одежде. Заримба сказал, что прибыл по телефонному вызову госпожи Танца…
— Парикмахер? — спросил полицейский.
— Да, парикмахер, — ответил Заримба, не глядя на собеседника, которому едва доставал до пояса.
Полицейский провел Заримбу в большой холл, там Гицэ снял пальто, кинул перчатки в котелок и прошел в небольшую приемную. Спустя несколько минут к нему вышла полная женщина. Гицэ почтительно поклонился ей. Женщина повела Заримбу во внутренние комнаты.
Представ перед госпожой Лупеску, Заримба склонился в низком поклоне и, бормоча извинения, протянул ей злополучную газету.
Посасывая длинную тонкую сигарету, Лупяска неохотно взяла газету. Прочитав несколько строк, она спокойно, выпустив узкую струйку дыма, подошла к столику с телефоном и стала набирать номер.
— Мой ангел? Да, здравствуй. М-да… Ничего, мерси. Да?.. Хватит… Ты мне нужен. Нет, сейчас. Да. — Последние слова были сказаны тоном почти приказа, после чего она ленивым движением положила трубку.
Госпожа Лупеску, уже забыв о Заримбе, с интересом смотрела в окно. Очевидно, ее что-то всерьез заинтересовало, так как она вынула из бюро театральный бинокль и вернулась к окну.
Заримба не знал, на кого с таким любопытством
— Я вызвала префекта Маринеску. Он сейчас будет у меня. Постараюсь, чтобы все газеты были конфискованы. Надеюсь, этого достаточно?
— Да, конечно, ваше сиятельство!
— Прелестно… больше ничего?
— Пожалуй, нет, — нерешительно ответил Гицэ. — Вот только, может быть, сейчас в связи с заявлением фюрера, что Англия ошибается, полагаясь на конфликт между Германией и Россией, следует временно прекратить в прессе шум о «деле Гылэ»?.. Хотя, как говорят, кашу маслом не испортишь…
Лупяска вдруг опустила бинокль:
— О какой это вы каше?
— Есть поговорка такая, ваше сиятельство…
— Ах, поговорка!.. Да, да, кажется, есть такая… Во всяком случае, я знаю, как мне поступить…
Заримба угодливо улыбнулся, собрался еще что-то сказать, но она высокомерно оборвала его:
— Теперь все?
— Да, ваше сиятельство… Вот если только придется заняться самим комиссаром Солокану…
— Тогда и дадите мне знать, — и она протянула ему пухлую, холеную руку.
Заримба согнулся в поклоне, почтительно приложился к руке и, пятясь, вышел.
VI
Томов искал случая рассказать Захарии о своих подозрениях. Машина с погашенными фарами и субъект в черном пальто не давали ему покоя. Раза два он заходил в мастерскую, громко здоровался, заговаривал то с токарем, то со слесарем, шутил с электриком, делал осторожные знаки Захарии, но тот почему-то не обращал внимания и даже сделал Томову замечание, что он отвлекает людей от работы…
Незадолго до обеденного перерыва Илиеску подошел к окошку диспетчерской. Илья поднял раму. Захария положил на подоконник какие-то накладные и делая вид, будто подписывает их, попросил Илью в перерыв сбегать на Арменяска и передать товарищу Траяну, что ночью у Флорики была полиция: обыскали квартиру, чердак и сарай, мужа ее увели с собой. А товарищ с материалом для редакции не прибыл. Сегодня утром он и на запасную явку не явился…
Теперь Илья решился рассказать о том, что не давало ему покоя. Илиеску слушал его, сдвинув мохнатые брови.
Мимо окна кто-то прошел.
— Вот оно что! Как придет господин инженер, дайте мне, пожалуйста, знать, — громко сказал Илиеску и шепотом добавил: — Траяну расскажи и это. — Он взял с подоконника накладные и отошел.
В окошке появилась голова слесаря:
— Будь добрый, господин Илие, взгляни-ка, долго еще там до обеда?
— Да нет. Пять… Даже меньше — четыре минуты. А те, большие, что, опять стоят?
— Они — как наш грузовой «Понтиак», — махнул рукой слесарь. — Тот тоже не столько ходит, сколько его чинят…