«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
Нарядная, в белом платье, распоряжалась наша хозяйка. На стол ставили жареного гуся, окорок, рябчиков, заливное из рыбы, бутылки с винами.
Татьяна Федоровна была раньше замужем за военным. Мы это знали, но никто не смел ее спросить, отчего она разошлась с мужем. У нее были красивые, ясные, улыбающиеся выразительные глаза. Когда кто-нибудь хотел себя показать очень умным человеком, с направлением, и завирался, Татьяна Федоровна смотрела на него так пристально и серьезно, что умник замолкал. Татьяна Федоровна никого не осуждала, ни про кого не сказала худо.
Как-то раз студент Новичков сказал про другого медикуса, жившего у нее раньше, теперь окончившего университет, имевшего
— Он отдал долг, — сказала Татьяна Федоровна.
— Вы неправду говорите, Татьяна Федоровна, — возразил Новичков.
— Ну, заплатит. Довольно, Новичков. Я не люблю об этом. Скучно.
Татьянин день у нас шел особенно весело, как-то свободно, и что-то родное было во всем. Татьяна Федоровна неплохо пела, немного картавя, и аккомпанировала себе на гитаре.
Мы, студенты, изредка ходили в Большой театр, на галерку, слушать оперу, и все пели, подражая Хохлову, «Демона». Любили и «Фауста» и студенческую «Быстры, как волны…» [488] .
Вдруг в передней раздался смех. Кто-то пришел. Слышим голос Татьяны Федоровны:
488
Быстры, как волны… — «Быстры, как волны, дни нашей жизни…», популярный в студенческой среде романс на стихи малоизвестного воронежского поэта А. П. Серебрянского.
— Откуда вы, Иван Иванович! Как я рада! Я думала, что вы пропали…
— Умираю, умираю, — отвечал мужской голос. — По убеждению, все по убеждению. Земский врач, вот оно что, под Архангельском тощища, запил, ей-Богу, запил.
В комнату с хозяйкой вошел рослый блондин, доктор Иван Иванович. За ними другой, заспанный, мрачный человек.
— Это приятель мой, позвольте представить. Прозвище Утюг.
— Гаудеамус, — сказал нам доктор. — И я когда-то жил здесь, в этом раю, у ангела-хранителя Татьяны Федоровны. Господи, вот вы у меня где засели.
Доктор говорил, ударяя себя в грудь. Татьяна Федоровна смеялась.
— А где рыбы-то? — вдруг спросил доктор приятеля.
Утюг бросился в коридор и принес рогожный кулек.
— Двинские стерляди, вам, Татьяна Федоровна.
Доктор стал вытаскивать из кулька замерзших больших стерлядей.
— Иван Иванович, а вы не женились? — внезапно спросила его хозяйка.
Иван Иванович прямо так и сел.
— Нет, — сказал он. — Но зато мы с Утюгом чуть не спились.
— Ничего, — ответил хриплым голосом Утюг. — Не сопьемся…
— А где же масло? — спросил доктор. — Я масло вам, Татьяна Федоровна, привез, холмогорское.
Утюг тащил мешок.
Мрачный человек Утюг, маленького роста, коренастый, ходил как-то усами вперед, а ноги где-то сзади. Он больше всех хлопотал за обедом. Зажгли лампу под розовым абажуром. Комната осветилась, и как-то радостно было.
— До чего я вас люблю, Татьяна Федоровна, — говорил доктор. — До того… Прямо вот… Эх, давайте, друзья, запоем. Вали, начинай.
Проведемте, друзья, Эту ночь веселей, Пусть студентов семья Соберется тесней.Потом как-то особенно пела Татьяна Федоровна:
Святой— Истина, истина… А я вот за истину в одиночке сидел… Сослан был… — сказал, выпив водки, мрачный Утюг.
— Как? За что?
— За митральезу [489] … Вот за что.
489
От фр. mitrailleuse — пулемет.
— Как за митральезу?.. За какую? Что за ерунда? Почему?
— Был я студентом. И была у меня любовь. Вот на Татьяну Федоровну похожа… Красота. И-их, и любил я ее… Ну, что говорить… Раз в Татьянин день я с друзьями загулял. Пели, пили, вот как сейчас… На бульваре, на Тверском, студенты-друзья меня спрашивают: «А куда же ты митральезу девал?» А студентов было много и, должно быть, среди них переодетый «шпик». Я просто и ответил: «Дома осталась».
— Ну и что же?
— А вот… Татьяна Федоровна немного картавит, «р» не выговаривает. Это так идет к ней… А моя говорила так скоро, ну, как стреляет. Ее еще отец «митральезой» прозвал. Ну, у меня обыск… Где митральеза? Ищут. Что делается, сказать невозможно… Я на мою показываю — «вот митральеза»… Не верят. Посадили. Правда, не долго сидел. Сослали. Будто бы потом, и верно, у кого-то нашли митральезу… Понравилось мне на Севере… Там и остался. Митральеза ко мне приехала… Натальей звали… Милая Наталья…
И Утюг мрачно выпил водки.
Студенты запели:
Полно, брат, молодец, Ты ведь не девица, Пей, тоска пройдет.— Не верю, ничему не верю, — говорил мрачный Утюг. — Не верю в истину, в справедливость. Ни в какие передовые слова. Все ерунда… Есть только совесть…
— А где же ваша митральеза теперь?
— Нигде, — мрачно ответил Утюг. И добавил: — Ну, довольно.
Утюг запел:
Коперник целый век трудился, Чтоб доказать земли вращенье. Дурак, зачем он не напился, Тогда бы не было сомненья. [490]490
«Коперник целый век трудился…» — популярная старая студенческая шуточная песня.
— Во всем оккультика виновата! — сказал вдруг, подняв палец, Утюг.
— Ну, довольно тебе, — остановил его доктор. И встал.
— Господа, — сказал он. — Позвольте мне сказать вам очень серьезное. Вы студенты, и все вы юны. В вас еще машина жизни цела, не истрепалась. И колеса, зубцы… новы и целы. У вас душа еще светлая… Вы поймете… И вот я прошу вас, умоляю, уговорите Татьяну Федоровну, Татьяну нашу, которую мы празднуем…
Татьяна Федоровна встала и опустила гитару, побледнев.