«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
Мои охотники посмеялись.
— А то, помню, я в молодости, — разговорился Баран, — староста у нас на селе богатей был. Большой дом, крашен, чисто в доме. Именины жены справлял. Гости, угощение. Старшина приехал, тоже богатый мужик, дьякон, гости… Староста сердитый был, насупленный; на службе ране в солдатах служил. Он нам, парнишкам, и велел: «Ежели где что заметите, или где ругают меня, придите, скажите, значит, мне». И вот, как раз, когда у него именины, мальчишки стучат к ему в крыльцо и говорят: «Дяденька Семен, у Дарьи мыша в ловушку попала».
— Ступайте, — говорит, — чего вы.
А сам пряник дает. У него пряников-то на столе много… Мальчишки опять к нему.
— У Ерлычева сейчас
— Стану я собачью шубу носить, — рассердился дьякон. — Чего это у тебя парнишки озорничают.
— Ступайте, — гонит их староста. — Чего тут лезете…
А тихонько-то пряник сует им.
— Дураки, малы, зря и болтают…
Парнишки в одну избу, в другую зайдут послушать. Ну и к старосте опять. Только открыли дверь — староста кричит:
— Чего еще… Ступайте. Неча лезть.
А парнишки кричат:
— Баторин говорит: старшина завсегда кагор пьет и за девками бегать горазд.
— Вон, пострелы! — кричит на них староста. А сам вышел на крыльцо и пряников им дал много.
— Не ходите, — говорит, — нипочем боле. Будя.
Потом вышел опять, кричит:
— Позовите Сергея Барана.
— Меня, стало быть. А я молодой был. Прихожу я в дом, к старосте. Вижу: гости оделись, все в шубах… уезжают. Кричат, ругаются: «Ты охотник, какой мех у нее, говори», — спрашивает старшина меня. А жена его полу шубы отворачивает, мех показывает.
— Хохуля, — говорю я. — Выхухоль. Лавливал их немало.
— Что? — говорит дьякон. — И я говорил, выхухоль.
— Сам ты хохуля, много знаешь…
— А у его какой мех, у дьякона, — говорит староста. — Покажь-ка…
Я посмотрел и говорю: «Не пойму… Собачина, знать».
Дьякон — их как рассердился, кричит:
— Енот! Стану я собачину носить… Сбесились вы, что ли?.. У меня-то, у дьякона соборного…
Все выходили на подводы.
— А может, кошка, — сказал кто-то.
— Совсем вы забыли, с кем говорите, — обиделся дьякон вконец. — С дьяконом говорите…
В эту минуту на крыльце моего дома кто-то запел:
А по улице метелица метет… [491]Сергей Баран встал.
— Ну, пора… прощайте… Надо идти, Акулина за мной идет.
— Что же, Акулина, раньше не зашла к нам? — сказал я молодой красивой бабе, с поклоном вошедшей в кухню.
491
«А по улице метелица метет…» — песня «Вдоль по улице метелица метет…» (муз. А. Варламова, сл. Д. Глебова).
— Я тут у Горохова засиделась. Он мне сродни. У вас-то по охоте беседа… Что я вам… помешаю, — говорила Акулина, смеясь, и положила на скамейку кулек.
— Вот, ведь это Баран смешал у Горохова, тот курей приготовил отвезти на станцию, а Баран перепутал… Одно слово, баран.
Акулина засмеялась и, поклонившись, сказала:
— Ну, счастливо. Иди же скорей, Баран… Боишься метели, что ли?
И они ушли вместе, весело смеясь.
Московские чудаки
Помню, в Москве, в молодости, у меня было много приятелей-артистов. Замечательные были люди артисты драматические. Гордые, любили свое искусство, наблюдательные, все видели, подмечали, посмеивались.
Один из таких артистов, Решимов, и рассказал мне забавную историю.
В Замоскворечье, в особняке с большим садом, жил богач Шибаев, человек лет пятидесяти, холостяк. Жил один, окруженный прислугой. Любил свой дом и большой заросший сад при доме, обнесенный деревянным забором. Был раньше охотником, но потом засиделся дома. Были у него приятели, закадычные друзья, люди его лет — дьякон приходской, артист Пров Михайлович Садовский, ювелир Чевышев, судебный пристав Степанов, начальник пробирной палаты [492] Винокуров. Все тоже степенные холостяки: хотели жениться в свое время, да «не вышло»…
492
пробирная палата — здесь и далее: до революции 1917 г. пробирные палатки были учреждены во всех городах Российской империи, где производилось изготовление золотых и серебряных изделий и их торговля. В 70-х годах XIX в. многие пробирные учреждения были упразднены, однако в 1882 г. пробирные палатки были созданы вновь в одиннадцати наиболее крупных центрах — пробирных округах. К 1896 г. название «пробирная палатка» было заменено наименованием «окружное пробирное управление».
В шибаевском саду большие березы, липы, бузина, акации, нечищеные дорожки и большая беседка. У беседки — бассейн с проточной водой. Там плавали стерляди. А перед беседкой стояла статуя Дианы. Летом приятели обедали в беседке.
Хороший человек был Шибаев, помогал сиротам, студентам, но никогда об этом не говорил, не хвастался своей щедростью и богатством. Из себя он был сильный брюнет, с круглым лицом, карими глазами, всегда гладко причесан. Внушительный мужчина. Знаток и любитель вин.
С утра он в погребе отбирал бутылки иностранных вин лучших марок — шампанское, ликеры, мадеру, токай-ром и прочее — и отдавал приказ слугам зарыть их в саду в разных местах по горлышко, чтобы только виднелась светящаяся верхушка. Бутылки зарывали за деревьями, в траве, и в других местах сада, поодаль от беседки.
К вечеру приезжали гости, все друзья. Начинался холостяцкий обед. За обедом — все новости, случаи. Патриархальная была Москва, не было особенных событий — пожар в какой-нибудь части или попался жулик, только и всего.
В сумерки, после обеда, в хороший день брали трубу охотничью и трубили сбор охотников. С терраски беседки хозяин возглашал, смеясь:
Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник прибегает, Прямо в зайчика стреляет. Пиф-паф, ой-ой-ой, Умирает зайчик мой.После того и хозяин, и гости разбегались по саду. Это назывался загон. Искали спрятанные бутылки. И первый, кто находил, лаял собакой.
Трубила труба, бутылки приносили к столу, к подножью статуи Дианы, под которой стоял с гитарой старый цыган, кривой Христофор, гитарист знаменитый. Если то была бутылка с ликером доппель-кюммель [493] , Христофор запевал хриплым голосом, гости подтягивали:
493
доппель-кюммель — сладкая анисовая водка с приправами.