То, что меня не убьёт...-1
Шрифт:
Посерьёзнев, бабушка продолжала:
— Обычно люди не склонны распылять энергию, и все их эмоциональные наработки накапливаются, утрамбовываясь, превращаются в образ мысли, образ жизни, влияют на выбор, на желания, привычки… Но в момент эмоциональной встряски происходит мощный выброс энергии, многие паразитные образования сгорают, сбрасываются, человек чувствует облегчение и бодрость. Основная психоструктура очищается, получает подпитку. В такое время люди открыты и уязвимы, конечно, но могут быть и опасны, особенно в толпе. Зато в миг сброса так легко принять их лишнюю энергию — и не приходится никого заставлять, они это делают сами и с удовольствием. Смекаешь, где такое происходит? Подсказать?
«На футболе?»
Бабушка
— Ещё.
«На концертах… Во время игр… соревнований… в кино и в театре…»
— И во время скандала и ссор тоже. Ну, суть ты уловила. Это безопасные и незаметные способы. Спровоцировал человека — и получил энергию. Особенно, если они кричат.
«Какие же безопасные — во время ссор-то? Давление же подскакивает?» — удивилась Миль.
Бабушка подняла бровь и уточнила:
— Я и не говорила, что безопасно для человека. Имелась в виду наша безопасность.
Миль словно водой в лицо плеснули. А бабушка строго сказала:
— Не забывай, кто ты. Никогда. Так… на чём я… А, да: не всегда у человека есть излишки. Но и спокойное биополе может отдать энергию — как часть, так и всю, что приводит к коме и скорой смерти, а потому под запретом, как убийство. Далеко не всякий способен на такое воздействие, в нашей среде таких единицы — как и тех, кто способен не только брать, но и отдавать. Ты правильно заметила, что на приток энергии люди мигом подсаживаются, как на наркотик, поэтому будь крайне осторожна: тебя тоже можно опустошить до дна. Большинство наших только отнимают. В прежние века на нас охотились ещё и потому, что слабаки отнимали энергию человека, пытая его до смерти. Представляешь величину потока и его напряжение?
Миль представила. Получалось что-то кошмарное. Вспомнилась смерть мамы, и на миг Миль тряхнуло так, что вокруг потемнело. Всё тут же прекратилось, но бабушка уже держала её за плечи:
— Прости, я не должна была напоминать, но я и сама… Как, легче?
Миль обняла её, погладила по плечу, по спине, отстранила и спросила:
«Раньше всё было иначе, никакой встряски. Почему сейчас меня как будто ударило?»
— Тебя именно ударило. Энергия, высвободившаяся в момент насильственной смерти не просто человека, а такой силы мутанта, да ещё твоей родной матери… — она трудно глотнула, но продолжила: — …была чудовищна. И никуда не исчезла — ты, единственное подходящее для неё вместилище, оказавшееся рядом, приняла всё до капли. Этим объясняются многие твои… отличия в развитии. Ты не могла не измениться. Но могла не выжить. А почему ударило только сейчас… Ты растёшь, развиваешься. Заключённая в тебе энергия не имела канала для выхода. Теперь ты знаешь, что такой канал прорезался. Может быть, это мой рассказ повлиял на тебя… ты ведь примеряла на себя всё, о чём я говорила?
Миль покивала — примеряла, как же иначе. Допримерялась.
— Эй, не кори себя — ты то, что ты есть, не меньше, не больше, — подбодрила её бабушка.
«Так может, в свете последних событий, ты сделаешь ЭТО?»
Бабушка отрицательно покачала пальцем:
— Нет-нет-нет, даже не думай! Ты должна приобрести опыт, не я. А единственный опыт, который чего-то стоит — это твой личный опыт. Так что завтра же ты пойдёшь в школу, встретишь там Олю, взведёшь её в боевое состояние, всмотришься в её ауру и потянешь на себя, совсем легонько. Дальше само пойдёт, главное — вовремя остановиться. Ты сама увидишь, когда. И лучше это проделать где-нибудь без свидетелей.
«Ба, я всё понимаю. Но, может, ну её, школу? Вообще. В смысле — нафиг.»
— Давай вот только без этого малодушия? Тебе трудно учиться?
«Скучно. Нудно. А главное — ни к чему. И там всё время такая толкотня!»
— Пойми, надо. А это всё пустяки. Зато у тебя будет нормальная жизнь, поверь, это великое счастье — жить нормальной жизнью, любить и быть любимой, каждый день заниматься любимым делом, видеть, что оно нужно
«Ты тоже?»
— Трое моих детей все — от разных отцов. В чём-то мне повезло, я любила всех троих. Последний мой муж был обычным, нормальным парнем. Я знаю, о чём говорю. И ведь тебе вроде нравится, как мы с тобой живём?
«Ба, я не спорю. Ладно, убедила. А почему теперь ты…»
— Пожалуйста, не спрашивай меня. Я не готова сейчас об этом говорить. Знаешь, всё ещё больно…
Миль пожала плечами:
«Ладно. А говоришь — любила».
— Да, и могу это повторить, — бабушка протянула руку и легонько нажала на пуговку внучкиного носа. — Любила. Только понимаешь, какая странная штука эта любовь… Без неё — пусто. А когда любишь, то это больно. Но это такая боль, без которой ещё больнее.
«Тогда я не хочу любить. Страшный ужас какой-то. И чего о ней все так мечтают? «Ах, любовь!» — и Миль закатила глаза и, положив руку на грудь, вздохнула.
Бабушка улыбнулась, покачала головой.
— Давай немножко подрастём, хорошо? Тогда и поговорим.
Девчонка соскочила с дивана и, продолжая дурачиться, поскакала из комнаты.
Утром она была собранна и внимательно слушала бабушку. Впрочем, бабушка говорила мало. Всё, что нужно, обсудили вчера. Повторять — только забивать внимание. Миль пришла пораньше, чтобы занять позицию в раздевалке и не пропустить появление Никитиной. Та не заставила себя ждать и влетела в подвал уже на взводе, чем сильно облегчила задачу для Миль — не пришлось придумывать, как её разозлить. Увидев ненавистную малявку, Никитина так явно обрадовалась, что у Миль пропали последние угрызения и сомнения. И страх, который, чего греха таить, всегда проникал в душу при виде Никитиной, пропал тоже, уступив, наконец, место здоровой боевой злости.
Быстро повернувшись, Никитина вытолкала из раздевалки пришедших с ней вместе:
— Посмотрите, чтобы нам не мешали! — и, закрыв дверь, повернулась к Миль. — Что, попалась, да? Наша отличница-приличница, гордость школы, любимица учителей! Чего ты припёрлась в нашу школу? Она для нормальных! Катись, откуда взялась! — на самом деле не было в Ольге той уверенности в своём праве, которое она тут демонстрировала, и что сумеет она хоть что-то сделать этой такой маленькой и противной девчонке, Ольга тоже уверена не была, но очень уж хотелось ей хоть напугать, заставить плакать, довести как-нибудь — хоть на этот раз! — Ишь, пришла, села рядом с Барковым. У-у, уродина! — Ольга сжала кулаки, размахнулась… если бы не амулеты — давно бы Миль получила. Светлые голубые глазки с острыми точками зрачков, заряженные ненавистью до предела, двустволкой нацелились на неё, как на мишень…
Миль слегка отступила, что лучше видеть Ольгино поле, ауру, как называла это бабуля. Да, аура светилась отменно. И — да, Ольга в этот момент была совершенно открыта, подходи и бери.
— Что, страшно? — по-своему расценила отступление Ольга, голубые глазки сузились, кулаки пошли вперёд…
Миль улыбнулась ей и, мысленно подцепив её ауру, сделала медленный, глубокий вдох. Хотела тоже мысленный, а получилось вместе с обычным. Но дело сделала: почти воочию увидела, как собирается жгутом, стягивается и вливается в неё Ольгина раскалённая сила. Ещё вдох… Энергия текла и распределялась по телу, поглощаясь и усваиваясь. Миль глядела в голубые растерянные глаза и чувствовала удовлетворение, даже удовольствие, как от чего-то вкусного, и ещё тепло, как от летнего солнца, и уверенность в себе… Много-много силы, приподнятость, почти полёт… Очень было хорошо. И — оно того стоило. Стоило терпеть столько времени все Ольгины выкрутасы и нападки, её заскоки и выходки.