То, что меня не убьёт...-1
Шрифт:
Ольга всё ещё стояла с отстранённым и беспомощным видом, теперь слегка покачиваясь и часто моргая. Она тяжело дышала, лоб покрылся испариной. Осмотрев её поле, Миль более не обнаружила и следов ненависти и злобы. Поле ещё взвихрялось остаточными возмущениями, но это, похоже, уже из-за перераспределения напряжений. Миль подняла руки, ощутила плотное, с провалами, сопротивление и несколькими движениями выровняла поле, привела его в равновесие.
Нет, как же всё-таки хорошо-то! Миль потянулась и тихонько замурлыкала…
Взглянув на Ольгу, которая прислонилась к стене и, желая что-то сказать,
Мимо переминавшихся за дверью девчонок она прошла, также мурлыча. В вестибюле взглянула на большие круглые часы и удивилась: до звонка-то куча времени! Вся процедура, оказывается, заняла считанные минуты — ребята только начали сходиться в школу. А вот и бабушка! Ждёт, стоя у тёмного окна, и её отражение улыбается внучке из синевы сумерек.
— Вижу, вижу, всё получилось. А теперь взглянем на донора… — Ольга, ведомая подружками, как раз поднималась из подвала. На них с бабушкой девчонки поглядывали с недоумением и опаской. Ольгу, не отрывавшую взгляда от крашенного пола, провели куда-то вглубь коридоров.
— Ну, совсем хорошо. За исключением ма-аленькой дамской неприятности. Зато у неё теперь есть оправдание перед подружками, почему она тебя не загрызла, — бабушка перевела взор на внучку. — Медкабинет ведь там?
Миль не помнила, поэтому пожала плечом и спросила, высветив надпись на тёмном стекле:
«Она что, описалась?»
— Не совсем. Месячные у девочки начались. Впервые. И, кажется, болезненные.
«Это что, из-за меня?!» — Миль ощутила неловкость.
— Ну, точно не скажу, но возможно. От уроков её на сегодня-завтра освободят, а это для неё, думаю, хорошо. И прекрати переживать по этому поводу. Я тобой довольна. А как сама? Попробуй только соврать, что тебе не понравилось. А? Ну? — она наклонилась к девочке.
Миль против воли улыбнулась. Бабуля кивнула с заговорщицким видом.
— Дальше совершенствуйся самостоятельно, но не увлекайся. Ладно, сейчас тебе пора. И у меня есть кое-какие дела. После уроков, если хочешь, отметим.
Расцеловавшись, они разошлись. Точнее, это бабуля степенно удалилась. А Миль козой ускакала: у неё внутри всё бурлило и пузырилось, и тянуло если не подвиги, то на приключения. Пришлось прикладывать усилия, чтобы не видеть переливы ауры постоянно, это здорово отвлекало. И видок у Миль был при этом заметно неадекватный. Настолько, что учитель поинтересовался, а не больна ли она. И не лучше ли ей вернуться домой и вызвать врача. Миль поспешно отнекалась — мало ли какие планы у бабули. Сказано — после уроков, значит, так и будет. Учёба ей, правда, сегодня на ум и вовсе не шла, но скучно не было точно. Серёжка посматривал озадаченно, но Миль сидела с довольным видом и на вопросы не отвечала, только прикладывала пальчик к губам: тихо, мол. И отмахивалась — не приставай. Удивлённый, он отстал, а Миль, как и велела бабушка, продолжала совершенствоваться.
Не видеть ауру было даже сложнее, чем увидеть её впервые, и довольно долго Миль занималась тем, что безжалостно переключала себя с «видеть» на «не видеть» и обратно.
отличались плохим настроением, агрессивным поведением. Такие старались кого-нибудь расстроить, обидеть, даже ударить. И Миль поначалу с огромным интересом наблюдала, как поле обиженного выплёскивает на обидчика сияющие протуберанцы, временно залечивающие провалы его ущербного энергополя, и, чем раздражённее был обиженный, тем мощнее следовал выброс. А ведь не ответить бывает так трудно! Зато как злился агрессор, если ему не удавалось получить желанного ответа! Точно как Никитина до экзекуции в раздевалке. «Зло обладает только той силой, которую мы даём ему», — вспомнилась цитата, которую заставила запомнить бабуля. А дальше значилось: — «Я не даю тебе ничего. Я беру».
На втором уроке Серёга спросил, где это сегодня Никитина.
«Вроде приболела, — написала в ответ Миль. — Спроси у девчонок, кажется, они её в медпункт провожали».
— Да ну её, нет — и хорошо, никто не бузит, а то уже так притомила! — безо всяких сожалений ответил он. — И тут маячит, и в детдоме проходу не даёт.
«А поговорить с ней не пробовал?»
— Почему же, пробовал. Только без толку. Лучше бы и не пробовал.
…Он вызвал одноклассницу на заднее крыльцо детдома, куда бегали курить все, кто курил. Туда же ходили и целоваться — скрипучая дверь не давала никого застать врасплох. Неизвестно, о чём осмелилась мечтать девочка, получив приглашение поговорить. Но можно представить её разочарование и обиду, когда она услышала совсем не то, на что надеялась.
Серёга не мог передать, какую бурю негодования вызвали его простые и понятные слова:
— Слушай, Никитина, отстань от меня. И девчонку оставь в покое, она маленькая, и ничего тебе не сделала, — по-хорошему попросил он.
— Мы всегда с тобой вместе сидели! Пока она не пришла! — взывала к прошлому Ольга. — Кто она такая?!
— Она на мою сестру похожа, — попытался достучаться до понимания мальчик.
— Она не твоя сестра! Это мы — твоя семья! Все наши! А она — родительская!
— Никитина, ты дура? Ты к ней меня ревнуешь? Влюбилась, да? — пустил он в ход тяжёлую артиллерию.
— А если и так?! — не сробела она.
На что он резонно ответил:
— Ну, я-то тебе ничего не обещал. Ты мне тоже как сестра. Но она — маленькая.
— Предатель! — возмутилась она. Он тоже разозлился:
— Да кого я предал?! Сказал — отвяжись, влюбись в кого-нибудь другого! Мне ты не нужна!
— Я не могу в другого! Не могу! — доказывала она, теряя надежду. Он отрезал: