Тобой расцвеченная жизнь
Шрифт:
И тут вижу заспанное личико моего брата, который как был, в своей умильной пижаме с огнедышащими дракончиками, стоит около калитки и смотрит на сцепившихся мужчин большими, удивленными глазами...
— Линус! — окликаю я мальчика, спеша в его сторону. — Ты уже проснулся...
— Мне приснился плохой сон, — отзывается тот, не отводя глаз теперь уже от занимательной пантомимы, в которую превратилась потасовка на лужайке: оба мужчины замерли и смотрят на нас с Линусом в молчании. Однако, если Патрик просто откинулся
— Идем в дом! — говорю я мальчику и увлекаю его за собой. На обеих мужчин я даже не оглядываюсь... — Что тебе приснилось? — интересуюсь я, подавая Линусу стакан с подогретым молоком.
Тот утирает белые молочные «усы» и говорит:
— Мама. Ей было больно...
О, я не знаю, что на это ответить... Такой ответ, признаться, просто дезориентирует меня!
— Э... уверена, с мамой все в порядке, Линус, тебе не надо волноваться за нее.
— Я и не волнуюсь, — отвечает он мне, — просто... скучаю. Когда она вернется?
Я подхожу и осторожно приобнимаю его маленькое, тщедушное тельце, каждая косточка в котором напоминает воробьиную тушку. Сожми и сломается...
— Я не знаю, малыш, — отвечаю я честно. — Думаю, нам надо просто ждать... Разве тебе плохо со мной? — теперь я заглядываю ему в глаза, и тот понуро отвечает:
— Ты хорошая... и у тебя есть дом.
Я слышу, как по улице рокочет, постепенно затихая вдали, мотоцикл Килиана... Уехал. А потом тихий стук в дверь сообщает о появлении Патрика на нашей кухне.
— Извини, — произносит он только, неловко отводя глаза в сторону.
Но я все еще не в себе и потому отвечаю почти жестко:
— Я еще не готова прощать... Дай мне время.
— Понимаю... — только и произносит Патрик, и я полагаю было, что он сейчас уйдет, но нет, он лишь молчит полминуты... минуту, не дольше, а потом снова говорит: — Знаю, не стоило его бить... просто он...
— Задел за живое?
— Именно так, будь оно все неладно! — в сердцах отзывается тот и тут же спрашивает: — Ты знала, что я учился на юридическом?
— Ты говорил мне об этом однажды...
Патрик не спрашивает, когда именно — догадывается, что речь идет о его пьяных откровениях — и просто качает головой.
— Только я не смог... это было не мое, понимаешь? Я потом еще много чего пробовал — не пошло. Все как будто бы из рук валилось. Сам не понимаю, что я за... неудачник такой, Ева. Килиан прав, от меня нет никакого толка...
Я смотрю на него, слушаю эти жалостливые речи и неожиданно понимаю, что хочу дать ему затрещину: такую, чтобы он пришел в себя, чтобы перестал...
— Тебе стоит перестать жалеть себя, Патрик? — произношу я, не в силах держать это в себе. — Возьми себя в руки и перепиши все начисто.
Вижу, как его голова дергается, как от пощечины, как он схлопывается, закрывается от меня — правда ему неприятна... И я могу его понять, но смолчать не в силах.
— Найди работу по душе (мы оба знаем, что делает тебя счастливым), перестань пить (это не выход!) и... и... — Мне так и хочется добавить: «заведи семью, Патрик, найди человека, которому ты небезразличен...», но я не решаюсь. — И перестань распускать руки! — добавляю дрогнувшим голосом. — Меня это пугает.
Теперь он смотрит на меня с тоской во взгляде, словно я лишила его самого дорогого... Разочаровала его? Возможно. Мне больно от этого, но я не сожалею о сказанном.
— Прости, — только и произносит он, прежде чем выйти за дверь.
Я чувствую, как от тоски у меня разрывается сердце... Не уверена, что мне может быть еще хуже, чем уже есть в этот самый момент — срываюсь с места и бегу наверх в свою комнату. Нащупываю под подушкой вчерашний нераспечатанный конверт от мамы и... надрываю его с одной стороны. Мне на руку выпадает маленький клочок бумаги с одним-единственным именем посередине — даже не письмо, как я было втайне надеялась!
Тобиас Коль.
Это имя я прочитываю уже в сотый раз, но так и не могу понять скрытого значения, заключенного в нем. Зачем мама передала мне конверт с этим именем?
Тобиас Коль.
Вспоминаю, как шла с Килианом мимо торгового центра и увидела компанию развязного вида мужчин с пивом в руках: они громко разговаривали и смеялись. В одном из них я узнала мужчину из супермаркета, который так грубо требовал денег от старушки с обезжиренным йогуртом... Камилла Коль, да, именно так она тогда и представилась.
— Кто это? — спрашиваю я своего спутника, указывая на мужчину с полусонным выражением на лице. И брови Килиана насмешливо изгибаются:
— Сразу видно, что ты не местная, — бросает он мне. — Это ведь Тобиас Коль, своего рода местная знаменитость. Наркоман и пьяница... Опустившийся человек.
— Наркоман? — повторяю на автомате.
— Да, говорят, сидит на таблетках... Трижды уезжал лечиться (все больше, чтобы не сесть за воровство), только без толку: возвращался и снова принимался за старое. Не знаю, как старики Коль это выносят...
— Старики Коль? — снова переспрашиваю я. — Я познакомилась с фрау Коль в магазине... Она его мать?
Килиан тянет меня в сторону, подальше от развязной компании, попасться на глаза которой ему не особенно хочется.
— Нет, это его бабушка. Они с мужем Тобиаса и вырастили, насколько я знаю. И вот как он им за это отплатил...
Неприятная сцена в супермаркете так и стоит перед глазами, прокручиваясь, словно в немом кино. «Дашь мне денег? Ты обещала, что дашь... так что не увиливай».