Тобой расцвеченная жизнь
Шрифт:
— Расскажите мне о своей матери, — прошу я фрау Коль, и та не может моей просьбе не удивиться. Хотя вскоре настолько погружается в свои воспоминания, что даже не сразу слышит хлопнувшую входную дверь...
— Коли Камилла нашла свободные уши — берегись, девочка! — произносит с порога ее супруг, приветливо улыбаясь.
— Мне нравится ее слушать, — отзываюсь я только.
— Ну-ну, потом не говори, что я тебя не предупреждал!
Старушка встает включить чайник и по пути одаривает супруга влюбленной улыбкой.
—
–
Я думаю было, что ослышалась, но старик издает некий хмыкающий звук, отдаленно похожий на скрип ржавой лебедки, а потом произносит:
— Да, да, расскажи ей еще и об этом, старая стихоплетка. — В его словах нет раздражения, только ворчливое довольство, которое лишь разжигает мое любопытство.
— Вы пишите стихи?!
— С некоторых пор, да, — отзывается фрау Коль с улыбкой. — Никогда не думала, что со мной может такое случиться, да вот случилось...
— Уже сотню, не меньше, настрочила, — вставляет свое Ингольф Коль. — Попроси, она тебе с радостью их почитает.
— Непременно так и сделаю!
Потом мы еще некоторое время болтаем о том о сем, и фрау Коль, действительно, прочитывает мне свои стихи — ее муж только тихо посмеивается, втайне гордясь своей нетривиальной супругой. Я вижу это в глубине его глаз, во всей позе, устремленной в ее сторону... И это несказанно меня радует.
Я знаю, что небольшое фермерское хозяйство семейства Шленк все еще занимается разведением шотландских пони, которые в бытность мою ребенком поразили меня своим маленьким ростом и столь же необычной раскраской. Помню, того пони, на котором катал меня Патрик, звали Хрустиком, и окраска у него было коричнево-белая, похожая на ляпистые кляксы, неосторожно взбрызнутые на белое полотно.
А еще у него были грустные глаза... Большие грустные глаза, опушенные длинными ресницами! Мне даже было его чуточку жаль...
Интересно, он все еще жив, этот грустный пони с коричневыми кляксами?
Я думаю об этом весь вечер, пока купаю Линуса и сама нежусь в теплой воде — после дня работы на свежем воздухе я чувствую себя донельзя разбитой. Зато о результате приятно вспомнить... В следующий раз мы с бабушкой договорились о поездке в садовое хозяйство за цветами: выберем самые красивые и расцветим их сад всеми цветами радуги. От этой мысли у меня даже настроение поднимается...
Но это после, а пока у меня по плану свозить брата покататься на пони, как я ему и обещала, мне и самой давно хотелось там побывать, и теперь появился повод сделать это.
— Линус, завтра мы едем кататься на пони!
Он радуется, как ребенок (именно так), а потом лезет под одеяло в моей постели — теперь он каждую ночь проводит рядом со мной. Думаю, так ему легче переносить разлуку с матерью...
Утром я иду к Патрику в надежде выпросить автомобиль для поездки, надеюсь, у него нет особенных планов на этот день...
— И куда вы собрались? — интересуется он почти с подозрением.
Я улыбаюсь:
— Банк грабить. Хочешь с нами?
Он сильнее прищуривает глаза...
— А черный чулок на голову у вас для меня найдется? — и подмигивает Линусу, который так и прыскает со смеху...
— И черный, и бежевый — любой, какой ты только захочешь. — А потом добавляю: — Мы едем на пони кататься... к Шленкам.
Я знаю, о чем он сразу же подумает, и потому принимаю утрированно беззаботное выражение лица — Патрик, действительно, одаривает меня внимательным взглядом. Я знаю, что он знает... он догадывается... больше, чем догадывается, но я все равно молчу.
— Так я могу поехать с вами или нет? — любопытствует он, поняв, что правды ему из меня не вытянуть. — Сто лет не видел пони... а если серьезно, то лет десять, с тех самых пор, как катал на одном из них девчонку с длинной косой. Помнится, она была безумно этому рада!
Ничего не могу с собой поделать: кровь мгновенно приливает к моим щекам, и я чувствую, как те горят, словно спелые яблоки. Мне даже говорить ничего не надо — будь Патрик совершеннейшим разиней, ни о чем до этого не догадывавшимся, то сейчас он бы по любому обо всем догадался.
— Ты можешь поехать, если хочешь, — произношу я, стремительно отворачиваясь. — Мы будем рады.
Патрик снова подмигивает Линусу, и мы вместе выходим из дома.
… Я помню тот день девять лет назад так же ясно, словно это было вчера: солнечные «зайчики» на лобовом стекле, изумрудные поля вдоль дороги, бело-коричневый пони и нежно-зеленое мятное мороженое. От красок у меня рябило в глазах — это потом мир выцвел до серо-бежевого оттенка — а тогда все было вот как сейчас... Я, Патрик, грустный пони, пощипывающий траву в загоне, и, как казалось, целая безоблачная вечность впереди!
— Хочешь конфетку, — предлагает мне Патрик, но я отказываюсь — в горле так пересохло, что конфета, верно, застрянет в нем целиком.
Мы паркуемся на засыпанной гравием парковке и идем в сторону небольшого, огороженного канатом закутка, в котором два низкорослых пони пощипывают траву. Линус несмело косится на самого маленького, апатично прядающего ушами и, казалось бы, не обращающего внимания ни на кого вокруг... Двое старичков со своей маленькой внучкой тоже ждут своей очереди. Мы улыбаемся друг другу, здороваемся, и я вдруг ощущаю себя такой живой... такой невероятно счастливой, что приходится закусить губу от избытка нахлынувших чувств, которые так и выплескиваются из меня лучезарной улыбкой во всем мои тридцать два зуба.