Точка опоры
Шрифт:
Размашисто переставляя трость, приближался Плеханов; едва успел приподнять цилиндр, как Вера Ивановна ухватила его за борт редингота, потянула в сторонку. Он покорно отошел с нею.
– Нечестно... Сверх всяких мер...
– хрипела она больным горлом, маленьким кулаком тыкала ему в грудь.
– Не ждала... Столько лет дружбы... И все забыто, перечеркнуто...
– Я готов выслушать, только не сейчас, - Георгий Валентинович прижал трость к груди. Кулачок Засулич угодил под костяной набалдашник, и пальцы разжались от боли. Плеханов поймал ее руку, поцеловал.
– Прошу прощенья... Но в другое время... В другой
С трудом оторвавшись от нее, направился к двери; раскинув руки перед делегатами, улыбнулся, превратил все в шутку:
– Мне показалось, что Вера Ивановна приняла меня за генерала Трепова! Опасался: вот-вот раздастся выстрел. Но, как видите, все обошлось благополучно.
Перед ним расступились. Он прошел к столу; положив трость, взялся за колокольчик.
– Не будем терять времени...
– Поднял глаза на Красикова: - Какое у нас решение, коллега?.. Ах, вы еще не голосовали? В таком случае вам бразды правления.
– Передал колокольчик.
– А мы снова удаляемся.
Едва успели закрыться двери, как вскочил Троцкий и потребовал закрытого голосования об утверждении старой редакции "Искры". Мартовцы ударили в ладоши.
"Ишь как поддерживают своего!
– ухмыльнулся Бауман.
– А победа все равно будет за нами, за ленинцами".
Проголосовали. Красиков объявил: предложение Троцкого отвергнуто девятнадцатью голосами.
"Почему девятнадцатью?!
– беспокойно оглянулся Бауман.
– Кто же так подло увильнул к ним, а? Похоже двуголосый тифлисский делегат. Ай-ай! Достоин осуждения!"
Троцкий обрадовался: в отсутствие Ленина у твердых отбито два голоса! Доброе начало! И потребовал переголосования. Да не простого, а поименного.
Делегаты писали записки, относили Красикову.
Бауман издалека следил за рукой тифлисского делегата. "Он! Короткое слово написал - за. Подыгрывает оппортунистам!"
Остальные большевики и при тайном голосовании отвергли предложение Троцкого.
Красиков попросил пригласить редакцию в зал заседания.
Первым появился взъерошенный Мартов; бросив недокуренную сигарету, быстро просеменил в первый ряд, сел, закинув ногу на ногу, и, сложив руки на поджаром животе, выжидательно побарабанил длинными пальцами; выслушав решение, вскочил.
– Т-теперь, т-товарищи, поговорим иначе! Большинство отвергло старую редакцию. И я от имени своего, - стукнул себя кулаком в грудь, - и от имени трех других товарищей заявляю, что ни один из нас не примет участия в т-такой новой редакции. Некоторые товарищи собираются вписать мое имя кандидатом в э т у "тройку". Заявляю: я сочту это оскорблением, мною не заслуженным.
– Голос его прерывался, и он хрипло выкрикивал: - Я счел бы это п-пятном на моей п-политической репутации. Скажу еще: вчера здесь, как мне передавали, Сорокин утверждал, что предложение о тройке будто бы исходит от части бывшей редакции. Это не соответствует истине, ибо п-предложение исходит от одного Ленина. А теперь перехожу к политической стороне дела...
Плеханов позвонил колокольчиком.
– Я не могу позволить снова обсуждать вопрос, уже решенный съездом.
Но в зале слышались возражающие голоса:
– Пусть говорит.
– Покажет себя до конца...
И Мартов "показал себя". Прокашливаясь и размахивая руками так, что из рукавов выскакивали уже лоснящиеся
– Внутри партии создано "осадное положение". Ненормальный порядок. И съезд оказался не в состоянии положить конец этому п-порядку. Перед нами последний акт борьбы, возникшей во второй половине съезда. Осадное положение с исключительными законами против отдельных групп п-продолжено и даже обострено. Мы надеемся, что съезд передаст орган, который мы вели два с половиной года, в достойные руки. С этой надеждой я и заканчиваю свое прощальное, - подчеркнул кивком головы, - з-заявление.
Бауман внутренне кипел, возмущенный беззастенчивой ложью, но, сдерживаясь, твердым и ровным голосом попросил слово для личного ответа.
– Для личного - в конце заседания!
– крикнул Троцкий.
Плеханов позвонил в его сторону.
– Выслушаем Сорокина сейчас.
– Я коротко, - начал Бауман.
– Мартов говорит, что я исказил факты. Нет, я говорил только правду. И подтверждаю: Мартов знал о проекте Ленина и в свое время не протестовал.
– Знал?
– Не протестовал?
– кричали из зала.
– Я з-заявляю, - снова вскочил Мартов, - слова Сорокина не соответствуют истине.
"Но где же предел подлости?
– яростно крутнул головой Бауман.
– И это политический деятель!.."
Ленин попросил у съезда разрешения ответить Мартову. В левой руке он держал какой-то исписанный лист, в правой - карандаш. Увидев знакомый лист, первым, прерывая Ленина, закричал Мартов. И тотчас же вскочил Троцкий. За ним хрипло зашипела Засулич. Звон колокольчика тонул в яростном шуме. И Ленин настоял, чтобы секретари записывали в протокол, сколько раз его прерывали.
Он напомнил, что еще за несколько недель до съезда говорил Юлию Осиповичу, что потребует на съезде с в о б о д н о г о в ы б о р а редакции. Тогда сам Мартов предложил ему более удобный план выбора д в у х т р о е к. Ленин поднял лист с первоначальной повесткой дня; повернув другой стороной, как бы подчеркнул карандашом строку: пусть все видят исправления Мартова, записанные красными чернилами. Пусть убедятся, что этот проект в редакции все видели десятки раз и никто не протестовал.
По рядам прошел шумок. Аксельрод, дрожащей рукой цепляя пенсне на вспотевший нос, подбежал поближе, чтобы прочесть самому, и, тяжело покрутив косматой головой, молча отошел на свое место. У Засулич ломались спички, и она долго не могла добыть огня, а когда добыла, лепесток пламени, обжигая пальцы, плясал возле конца сигареты. Дейч, посинев от сдержанной ярости, сунул себе в рот клок бороды. Троцкий, вдруг утихнув, подышал на стекла пенсне и принялся старательно протирать их платком. Мартов передергивал острыми плечами и ежился, словно ему по капельке лили за воротник ледяную воду. Потресов сидел окаменело.
"Вот это пригвоздил так пригвоздил!
– Бауман окинул меньшевиков испепеляющим взглядом.
– Какой позор! Какая низость! Им теперь остается только повиниться перед съездом. Но они промолчат. И дело тут не столько в заносчивой амбиции и обывательской жалости к обиженным своим, сколько в политической ущербности".
И меньшевистские закоперщики промолчали, а остальные недоуменно переглянулись.
Ленин намеренно затянул паузу - никто не оспорил подлинность документа - и продолжал уличать: