Точка опоры
Шрифт:
– Вернусь из похода по горам - все обсудим, уточним. А сейчас извините.
– Взял девочку за руку.
– Сейчас время сказке.
В комнатушке Лепешинских усадил ее себе на колене, начал читать и переводить слово за словом.
Входная дверь распахнулась, и на всю столовую загудел голос Лепешинского:
– Борисовна, какое мясо я тебе купил! Самое пельменное!
– Ох, уж папка!
– Девочка спрыгнула на пол, захлопнула дверь.
– Вот. Не будет мешать.
Владимир Ильич подхватил ее и снова усадил себе на колено.
Дочитав сказку, ласково
– Перерыв. Мне надо поговорить с твоим папой.
– А потом еще почитаете? Ладно?
– Обязательно.
Вернулся в столовую. Навстречу, утирая полотенцем руки, шел Лепешинский.
– Я так и думал, что вы у нас. Не может Ильич не приехать.
– А что случилось?
– нетерпеливо спросил Ленин, не выпуская руки друга.
– Что-нибудь плохое? Хотя хуже того, что уже нагадили господа меньшевики, кажется, и быть не может.
– Как, вы еще не знаете? Они выпустили новый номер "Искры".
– Испохабленной "Искры"? И что же там?
– Новая статья пономаря Мартушки, - ответил за Лепешинского Бонч, повернувшись от стеллажа, где расставлял принесенные книги.
– Без подписи, понятно. Но стиль его.
– Не пономаря, а базарного рубщика мяса. Из какой-нибудь Елабуги, поправил Лепешинский Владимира Дмитриевича - и снова к Ленину: Истерическая брань. Вы и бонапарт, вы и якобинец.
– Это уже не новость.
– Ленин уткнул себе кулаки в бока.
– Пусть якобинец, но только по методам революционной борьбы. И идущий с рабочим классом.
Лепешинский, достав газету, указал перстом на статью, ждал, пока Владимир Ильич пробежит глазами по ее строкам.
– Дико!
– проронил Ленин; развернув газету, как бы схватывал заголовки статей и заметок.
– Потеряли последние остатки совести!
– Будете отвечать?
– спросил Пантелеймон Николаевич.
– Такое нельзя оставить без ответа, - добавил Бонч-Бруевич, подходя к ним.
– Отвечать Мартову на каждую статью? Нет. На всякую брань не начихаешься. Но эта статья - лишнее доказательство той истины, что на мир с меньшевиками надежды нет. Да и не может быть мира с оппортунистами. Только война. Убеждение на них не действует. А что касается ответа... Есть же ваш карикатурный триптих! Покажите-ка.
Лепешинский пошел в комнатку за листом ватмана. Ленин сказал ему вслед с острой усмешкой:
– Говорят, за этот триптих "тамбовский дворянин" готов вызвать вас на дуэль!
– Пусть посмеет!
– Ольга Борисовна, повернувшись от кухонного стола, погрозила кулаком, белым от муки.
– Приму вызов, - сказал Лепешинский, едва сдерживая смех.
– Изображу его мушкетером!
– Тряхнул головой.
– Нет, много чести. Будет у меня уважаемый Георгий Валентинович красоваться в мундире исправника. В меньшевистском полицейском участке. А подчаском у него будет юркий Троцкий! Вот так!
Вдоволь насмеявшись при виде ловко нарисованных меньшевистских мышей и премудрой крысы Онуфрия, Ленин задержал взгляд на голове Аксельрода, смертельно придавленного лапами кота, и усмешка вмиг слетела с его лица.
– Тут нет ни грана политической сатиры. По-моему,
– Ну что же...
– Лепешинский почесал в бороде, а Бонч поспешил поддержать Ленина:
– Да, пожалуй...
– И принялся рассказывать: - Я... да не только я, но и другие большевики советуют автору перерисовать литографскими чернилами и напечатать тысячи две... Может, и больше.
– Узнаю издателя!
– улыбнулся Ленин. И опять к Лепешинскому: - И это обязывает умолчать...
– Бог с ним, с кефиром, - вздохнул Пантелеймон Николаевич. Припомнил поговорку Аксельрода: - Напишу так: "Я это предвидел..."
И все расхохотались.
Жалея старого человека, бывшего единомышленника, они, понятно, не знали, что в те дни Аксельрод с удовольствием читал и перечитывал письмо своего давнего друга Потресова, который спешил порадовать полученной от Каутского грозной статьей против большевиков для их меньшевистской "Искры". "Итак, - писал Потресов, - первая бомба отлита и - с божьей помощью - Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина, - взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно". И сам задумывался: "Как бить Ленина, вот вопрос".
Оленька все еще кружилась возле них с книжкой в руке. Мать отняла у нее сказки и повела к кухонному столу.
– Помогай раскатывать сочни. Учись. И вы, - оглянулась на трех собеседников.
– Кто умеет... И у кого есть время... Пельменей-то надо много. Сбрасывайте пиджаки и...
Лепешинский уже засучивал рукава. Бонч, поправляя очки, сказал, что сходит за женой - пусть та перенимает пельменную премудрость. Ленин, отходя к стеллажу с книгами, извинился:
– Одну минуту, я только посмотрю, чем Владимир Дмитриевич пополнил нашу библиотеку.
2
К путешествию все готово. Елизавету Васильевну, тосковавшую по родине, проводили в Питер. Квартиру освободили, - осенью найдут другую, поближе к центру Женевы. Рюкзаки заполнили до самых завязок. Прихватили с собой путеводитель Бедекера, несколько литературных новинок и толстенный французский словарь. Надежда положила также французскую книгу, перевод которой ждало издательство.
– На досуге, может быть, переведу хотя бы два-три десятка страниц.
– На досуге?
– скептически улыбнулся Владимир.
– У нас не будет досуга, все время займет любование альпийскими красотами.
– И о меньшевиках - ни слова?
– Ни единого. Зачем же портить пейзажи? И ни о каких делах, Надюша, не говорить. И не думать. Целый месяц!
– Что-то не верится.
– По возможности не думать.
– Но ты же просил Бонча и Лепешинского писать до востребования по нашему маршруту.
– Ну, это на всякий случай... Вдруг да вести из Киева о наших. Должны бы их освободить из узилища, как называет тюрьму Пантелеймон.
До Лозанны доехали на пароходе. Там остановились на неделю в дешевом пансионе. И туда долетела до них радостная весточка: Маняша освобождена.