Точно как на небесах
Шрифт:
И почему-то… Так было легче. Он не был одинок. Впервые в жизни он не был одинок.
Маркус хмыкнул. Слишком драматично. Он никогда не был окружен каким-то невидимым щитом, державшим остальных людей на расстоянии, и мог бы общаться с куда большим количеством людей. С гораздо большим. Он же чертов граф, достаточно было щелкнуть пальцами, чтобы наполнить дом людьми.
Но Маркус никогда не хотел оказаться в компании только ради бессмысленных разговоров. И во всем, что действительно было важно для него, всегда
Он так хотел.
Он думал, что так хотел.
Маркус поморгал, и комната начала приобретать более определенные очертания. Шторы не были закрыты полностью, и он мог даже различить цвета при свете луны. Или, возможно, он просто знал – стены в его комнате бордовые, а гигантский пейзаж, висевший над камином, по большей части зеленый. Люди видят то, что ожидают увидеть. Одна из основных жизненных истин.
Маркус снова повернул голову, вглядываясь в человека в кресле. Это определенно была Гонория, не только потому, что он ожидал ее увидеть. Ее прическа растрепалась, и волосы были явно светло-каштанового оттенка – значительно светлее, чем у леди Уинстед.
Сколько же она здесь сидит? Вряд ли ей удобно.
Но он не будет ее беспокоить. Ей определенно нужно поспать.
Маркус попытался сесть, однако обнаружил, что еще слишком слаб. Он смог подняться только на несколько дюймов и видел теперь немного лучше, потому попытался взять со стола стакан с водой.
Он смог поднять руку только на полфута, затем она упала обратно. Проклятие, как же он устал. И измучен жаждой. Его рот как будто набили опилками.
Стакан воды казался раем. Раем, которого невозможно достичь.
Проклятие.
Маркус вздохнул и сразу пожалел об этом. Все его тело болело. Как такое возможно? Как могут болеть все части тела? Кроме ноги – нога горела.
Но, подумал Маркус, возможно, у него уже и нет никакого жара. Или по крайней мере совсем небольшой. Трудно сказать. Он явно чувствовал себя гораздо более… осознанно.
Около минуты он смотрел на Гонорию. Она совершенно не двигалась во сне. Ее голова склонилась набок под неестественным углом. Наверняка она проснется с ужасной болью в шее.
Возможно, стоит ее разбудить. Это с его стороны будет даже добрым поступком.
– Гонория, – прохрипел он.
Она не шевелилась.
– Гонория, – попытался громче повторить он, но голос все равно был дребезжащим и хриплым, словно звуки, которые издает насекомое, бьющееся об окно. Не говоря уже о том, каким изможденным он сразу себя почувствовал.
Его рука висела мертвым грузом, но все же ему удалось приподнять ее. Он собирался только легонько коснуться Гонории, однако вместо этого рука тяжело опустилась на ее вытянутую ногу.
– Аааа! – Гонория с пронзительным криком проснулась, стукнувшись затылком о столбик кровати. – Ой, – простонала она, подняв руку и гладя ушибленное место.
– Гонория, –
Она пробормотала что-то и широко зевнула.
– Маркус?
Ее голос звучал сонно. Ее голос звучал чудесно.
– Можно мне немного воды, пожалуйста? – спросил он. Вероятно, ему следовало сказать еще что-то, что-то проникновенное; в конце концов, он практически вернулся с того света. Но он страдал от жажды. И просьба дать воды была сейчас не менее проникновенной, чем любая другая.
– Конечно. – Гонория немного поводила вслепую руками в темноте и нащупала стакан. – О черт. Одну секунду.
Он видел, как она поднялась на ноги, подошла к другому столику и взяла кувшин.
– Там мало осталась, – не очень отчетливо произнесла она, – но должно хватить. – Она вылила немного в стакан, потом взяла ложечку.
– Я сам, – остановил ее Маркус. Гонория взглянула на него с удивлением:
– Правда?
– Ты поможешь мне сесть?
Гонория кивнула и, обхватив его руками, приподняла.
– Вот так, – мягко пробормотала она, и ее слова нежно прошелестели по его шее, почти как поцелуй. Он вздохнул и застыл, позволяя себе насладиться теплом ее дыхания.
– Тебе хорошо? – спросила она.
– Да-да, конечно, – ответил он, стряхнув с себя мечтательность так быстро, как только мог человек в его состоянии. – Прости.
Наконец Маркус оказался в сидячем положении, без посторонней помощи взял стакан и выпил. Удивительно, но чувствовал он себя как победитель.
– Ты выглядишь гораздо лучше, – произнесла Гонория, моргая и избавляясь от остатков сна. – Я… я… – Она снова моргнула, но теперь, кажется, пыталась не заплакать. – Я так рада снова видеть тебя.
Он кивнул и протянул ей пустой стакан:
– Еще, пожалуйста.
– Конечно. – Она налила еще и передала стакан обратно. Маркус жадно выпил, выдохнув, только когда воды больше не осталось.
– Спасибо. – Он вернул стакан Гонории. Она взяла его, поставила, а потом села в кресло.
– Я так беспокоилась о тебе, – сказала она.
– Что случилось? – спросил Маркус. Он помнил отдельные эпизоды – ее мать, ножницы, гигантского кролика. И то, как Гонория назвала его своим счастливым талисманом. Это он запомнит навсегда.
– Доктор дважды осматривал тебя, – начала она рассказ, – доктор Уинтерс. Молодой доктор Уинтерс. Его отец… Честно говоря, я не знаю, что произошло с его отцом, но меня это не волнует. Он даже не посмотрел на твою ногу. Не увидел твоей воспалившейся раны. Если бы он увидел ее раньше, возможно, все было бы иначе. – Она раздраженно сжала губы. – Но возможно, и нет.
– Что сказал доктор Уинтерс? – спросил Маркус, потом уточнил: – Молодой.
Она улыбнулась:
– Он думает, ты сохранишь ногу.