Точно как на небесах
Шрифт:
Он стиснул зубы.
– Не знаю.
– Почему она подумала, что может это сделать? – продолжила Гонория.
– Потому что она думает, что может делать что угодно.
Ему хотелось любой ценой скрыть правду. Не то чтобы он не желал признаться Гонории в любви. Просто сейчас не время и не место для таких признаний.
Она нервно сглотнула:
– А почему ты думаешь, что можешь решать, с какими мужчинами я должна общаться, а с какими – нет?
Он промолчал.
– Почему, Маркус?
– Меня попросил Дэниел, –
Не потому, что стыдился. Ему нечего было стыдиться. Просто он не терпел, когда его загоняли в угол.
Она прерывисто вздохнула, закрыла глаза и прижала ладонь к губам. Какие чувства ее обуревали? Обида? Гнев? Маркус не знал, и это больно задело его.
Ему хотелось понимать Гонорию. Понимать во всем.
– Что ж, – произнесла она наконец, – Дэниел скоро вернется, и ты освободишься от всяческих обязательств.
– Нет! – Он вложил в это короткое слово всю свою душу.
Гонория посмотрела на него в замешательстве:
– Что значит «нет»?
Он шагнул вперед.
– «Нет» значит нет. Я не хочу освобождаться от всяческих обязательств.
Ее губы приоткрылись.
Он приблизился к ней еще на шаг. Его сердце бешено колотилось. Ему казалось, что на всей земле остались только два человека – он и она.
– Я хочу тебя, – сказал он, возможно, грубо, но зато абсолютно правдиво. – Я хочу тебя, – повторил он и взял ее за руку. – Я хочу тебя.
– Маркус, я…
– Я хочу целовать тебя. – Он дотронулся до ее губ. – Я хочу обнимать тебя. – И секундой позже: – Я сгораю от желания.
Он заключил ее лицо в ладони и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю силу своей страсти.
Он любил ее.
Он хотел ее.
Он жаждал ее.
Немедленно.
Всю свою жизнь он был безупречным джентльменом. Не соблазнителем. Не развратником. Ему всегда претило находиться в центре внимания. Но сейчас он желал оказаться в центре внимания. В центре ее внимания. Ему хотелось поступить неправильно, нехорошо. Ему хотелось взять ее на руки и отнести в постель. Ему хотелось раздеть ее. Ему хотелось ласкать ее, выражать в ласках все, что он чувствовал и для чего не находил нужных слов.
– Гонория, – произнес он в надежде, что она по его голосу догадается обо всем остальном.
– Я… я…
Она прикоснулась к его щеке, пристально вглядываясь в его лицо. Ее губы вновь приоткрылись, и он увидел розовый кончик языка, высунувшийся, чтобы увлажнить их.
Это было выше его сил. Ему необходимо было поцеловать ее снова, прижать ее к себе. И все же если бы она сказала «нет», или покачала головой, или еще как-нибудь показала, что не хочет его, он бы просто повернулся и вышел из комнаты.
Но она только смотрела на него изумленными, огромными глазами, поэтому он заключил ее в объятия и поцеловал, на сей раз позволив себе окончательно избавиться от оков сдержанности.
Она тихо застонала – от наслаждения? от желания?
– Гонория, –
Его руки стремительно спустились вниз по ее спине и остановились на соблазнительных округлостях. Он с силой прижал ее к себе, и она удивленно ахнула, когда нежная мягкость ее живота столкнулась с его нарастающим возбуждением. Он не отстранился и не стал ничего объяснять, хотя знал, что она невинна и вряд ли имеет какое-то представление о том, что обозначает такая реакция его тела.
Конечно, ему следовало бы действовать медленнее и осторожнее, но после того, как она прикоснулась к его щеке, он уже не владел собой. Существует граница, за которой мужчина теряет способность контролировать себя.
Она была такой мягкой и податливой в его объятиях, ее неопытные губы пылко возвращали его поцелуи. Он подхватил ее на руки, без промедления уложил на кровать и, пока не раздеваясь, лег сверху, желая насладиться ощущением того, что ее тело находится целиком в его власти.
Короткие пышные рукава ее платья опали, и Маркус скоро нашел способ обнажить ее молочно-белые плечи. А потом шумно вздохнул, приподнялся и посмотрел на нее:
– Гонория.
Ей-богу, несмотря на серьезность момента, он почти готов был рассмеяться. Любопытно, вернется ли к нему когда-нибудь способность произносить что-нибудь, кроме ее имени.
Но пока ему не требовалось других слов.
Гонория была самым важным, самым прекрасным существом на свете.
Ее губы припухли от поцелуев, в глазах светилось желание, грудь поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию.
– Гонория, – снова повторил он, и на сей раз это был вопрос и, возможно, мольба.
Он сел, чтобы избавиться от одежды. Его кожа требовала воздуха, требовала ее прикосновений. И когда он наконец расстался с сюртуком и рубашкой, Гонория протянула руку, положила нежную ладонь ему на грудь и прошептала его имя.
Гонория не знала, когда именно приняла решение отдаться ему. Быть может, тогда, когда он произнес ее имя и она дотронулась до его щеки. Быть может, тогда, когда он посмотрел на нее и сказал: «Я сгораю от желания».
Хотя скорее всего это случилось в тот момент, когда он ворвался в ее спальню.
Пока они спорили, Гонория была уверена в том, что ей хочется побыстрее выгнать его из комнаты и запереть дверь, и в то же время испытывала некий странный трепет. Они находились в ее спальне. Наедине. Он и она. Интимность обстановки просто бросалась в глаза. И кружила голову.
Поэтому когда он приблизился к ней и произнес: «Я сгораю от желания», ей оставалось лишь признаться самой себе в том, что она тоже сгорает от желания, и отрицать это так же бессмысленно, как отрицать то, что она дышит. А потом он уложил ее на кровать, и она поняла, что ей тут самое место. Им обоим тут самое место.