Только никому не говори
Шрифт:
– Вы ведь видели её на сцене?
– Не только видел, но и помогал чем мог. Талант — редкость. Все пошло прахом из- за этого мальчишки!
– Вы уверены, что она не догадывалась о ваших отношениях со старшей сестрой?
– Никто не догадывался. Наши, как вы говорите, отношения начались за год до этих ужасных событий, летом. Надеюсь, подробности вас не интересуют? (Подробности меня интересовали, очень, но я промолчал). Короче, за год мы с ней встретились всего четыре раза, я с ума сходил. И в ту проклятую среду она была неуловима,
– Вы не связываете её тревогу с исчезновением Маруси?
– Что за ерунда! Если женщина изменила мужу, значит, она и на убийство сестры способна? Она и так достаточно дорого заплатила за эти самые наши отношения. Что ж теперь, всю жизнь мучиться?
Очень любопытная парочка — бывшие тайные любовники, и с какой страстью друг друга защищают!
– Однако вы мучаетесь. И сдаётся мне, Анюта тоже, — холодно отозвался я. — Соблазнить дочь самого близкого друга, по меньшей мере, неосмотрительно, Дмитрий Алексеевич.
– Золотые слова, Иван Арсеньевич, больше не буду.
– Что Анюта увидела, когда вернулась ночью на дачу?
– Дом был пуст. На кухне горел свет, на это обратил внимание сосед Звягинцев, окно в светёлке распахнуто настежь.
– При таких зловещих обстоятельствах она могла бы ещё ночью обратиться в милицию.
– Не забывайте, что никто из нас, кроме Павла, не догадался осмотреть Марусину обувь. Анюта могла подумать, что девочка отправилась к кому-то на свидание.
– Пусть так. И все же: утром на речке Маруся говорит сестре, что чего-то боится и просит не оставлять её одну. Но та уезжает в Москву. Там где-то гуляет больше пяти часов, порывается уехать в Отраду, но едет к вам, потом вдруг срывается на дачу. Потом врёт в милиции, вводит в заблуждение следствие и так далее. Как вы объясните её поведение?
– А как она объясняет? Ведь она рассказала вам обо всем?
– Она преподнесла мне то же вранье, что и следователю.
– Позвольте, — Дмитрий Алексеевич был поражён, — откуда же вы узнали о нас с ней?
– Догадался.
– Исключено! — он пристально глядел на меня. — Вы не могли догадаться, что я называл её Люлю.
– Ну, это-то мне подсказали.
– Кто?
– Дмитрий Алексеевич, кто тут сыщик: я или вы?
– Вы, вы… я восхищён. Об этом прозвище знали только трое: мы с Анютой и ещё один человек.
– А именно?
– Маруся.
– Выходит, что-то о ваших отношениях она знала?
– Да нет. В детстве у девочек была какая- то секретная игра, и маленькая Маруся так прозвала сестру. Анюта как-то вспомнила об этом, а мне понравилось. Я стал называть её Люлю, но очень редко и только наедине. Поэтому ваша осведомлённость меня поражает.
– Но, надеюсь, не пугает?
Будто огонь прошёл по его лицу, скрытая страстность прорвалась наружу.
– Эх, Иван Арсеньевич, чтобы раскрыть эту тайну, я бы ничего не пожалел.
Так не говорят о прошлом. Я ему поверил: чтоб вернуть свою Люлю,
– Как я вчера сказал по телефону, в деле открылись новые обстоятельства. Советую вам быть предельно искренним, иначе, Пётр, эти обстоятельства могут обернуться против вас.
– Я и не врал, — бодро отвертелся Вертер, но я-то видел, как он встревожен.
Мы с ним сидели в той же беседке. Жгучий полдень, голубой покой больничного сада, солнечные блики на воде и стрекозы, тишь да глушь, наши голоса, боль, страх, жестокость — шло следствие, я шёл по следу.
– Итак, поговорим об экзаменационных билетах, которые вы привезли Марусе в Отраду. Кто вам их дал и на какой срок?
– Один парень. Я уж и не помню.
– Постарайтесь вспомнить. Как его звали?
– Вроде Юра.
– Нет, так дело не пойдёт. Мне известно, что билеты вам дал какой-то первокурсник. Сейчас вы перешли на четвёртый курс, соответственно он на пятый. На филфаке учится не так уж много, как вы говорите, парней. И следственным органам не составит труда разыскать среди дипломников этого самого Юру. Он действительно Юра?
– Нет, кажется, Саша.
– Ага, вы начинаете вспоминать. Расскажите о вашем с ним знакомстве.
– В начале июля…
– А точнее? Третьего билеты уже отданы Марусе. Остаётся первое и второе.
– Да, второго, в субботу, я отвёз документы в университет, сдал их в приёмную комиссию и вышел на лестницу покурить. Там ребята стояли, я с ними разговорился… ну, о конкурсе, об экзаменах и т. д… Они оказались первокурсниками, у них как раз сессия шла. А один говорит, что у него билеты есть по русскому, по которым на экзаменах спрашивают. Так я у него их попросил, а он дал. Вот и все. А на фиг вам эти билеты сдались?
– Скоро узнаете. У него они с собой были?
– Нет, я ждал, пока он экзамен сдаст. Потом мы к нему домой заезжали.
– Он билеты насовсем вам отдал или на время? Учтите, Сашу отыскать легко, тем более вы знаете, где он живёт.
– Дал на неделю, до следующей субботы.
– Он ими дорожил?
– Не то чтобы уж…
– То или не то? Только правду!
– Трясся он над этими билетами, потому и дал на неделю.
– И вы их отвезли Марусе на следующий день, в воскресенье, да?
– Да.
– В котором часу вы разговаривали с ребятами на лестнице?
– Днём. В двенадцать, в час.
– Потом вы ждали Сашу, пока тот сдаст экзамен, ехали к нему, возвращались домой… Одним словом, вы переписать билеты не успели, так?
– Так.
– И в среду приехали за ними в Отраду?
– Ничего подобного! — Вертер так и взвился. — Не за ними, а попрощаться: я уже надумал в Ленинград рулить.
– Ведь вы должны были в субботу Саше билеты вернуть?
– Позже бы вернул. Как-нибудь без них он перебился бы.