Только никому не говори
Шрифт:
– Так что же произошло, по-вашему, на даче в ночь исчезновения Маруси?
– Понятия не имею. Разве что какой-нибудь гений злодейства их обеих опоил и усыпил.
– По словам Анюты, они ни с кем в среду не общались. Так что это невозможно.
– Все возможно, если очень захочется. Например, пробраться в дом, пока они были на речке, и подсыпать чего-то в чайник. Он стоял на плите в кухне.
– Но Петя утверждает, что дом был на запоре: и дверь и окна. Следы взлома обнаружились бы.
– Да конечно, все это
– У Черкасских имелись какие-нибудь ценности?
– Они годы жили на зарплату Павла Матвеевича и едва сводили концы с концами. Тёмная история. Эстет сказал бы: страшная и таинственная история.
– Борис Николаевич, когда вы впервые услышали об исчезновении Маруси?
– Анюта мне в четверг позвонила в институт, но я два дня подряд-среду и четверг — работал в другом здании. В три я зашёл в свой отдел, и мне сказали, что звонила жена: на даче что-то случилось. Я поехал на дачу.
– Сколько времени занимает путь от вашего института до Отрады?
– Чуть больше часа.
– Однако вы приехали только в семь.
– Естественно. После окончания рабочего дня.
– Вас не отпустили раньше?
– Я и не отпрашивался.
– Завидное хладнокровие.
– А чего суетиться? Мою жену утешил бы Друг дома, — математик помолчал. — Ну, тут телеграмму от родителей принесли…
– Борис Николаевич, а вас не удивило, что Анюта как-то преждевременно восприняла все трагически?
– Меня ничего не удивило, женщины уже давно меня не удивляют. Утончённые натуры.
– Но ведь она могла предположить, как её звонок отразится на матери?
– Да ведь звонила она все-таки отцу.
– А почему он так спешно вылетел, не дождавшись каких-то определённых известий?
– Очевидно, почувствовал что-то серьёзное. Просто панике он бы не поддался.
Анюта рассчитывала, что Павел Матвеевич сумеет приехать один. Но он не сумел. Он сказал жене, что у них несчастный случай в клинике, с его пациентом, нужна срочная операция. Вообще это в его духе, он был настоящий врач. Однако она не поверила.
– Откуда вы все это знаете?
– Павел Матвеевич говорил, когда мы ездили заказывать гроб. Любовь Андреевна была проницательна и слишком любила своих близких. И близкие отплатили ей за любовь полной мерой. Вот вам неразумный критерий.
– Вы полагаете, она жила и умерла бессмысленно?
– Так получается.
– Не верю. Ладно, она поехала с мужем…
– Да, она настояла. Он боялся её брать, боялся оставить. Уже в самолёте пытался подготовить: сестры вроде поссорились, Маруся вроде сбежала в Москву… А тут участковый сразу с трупом… Она, понимаете, не была к этому готова.
– А кто-нибудь был к этому готов?
– Вы меня не ловите-не поймаете. Они вернулись с опознания, Анюта их ждала, места себе не находила. Но когда она подбежала к ним, Любовь Андреевна вдруг
Любопытно! Уже с начала нашего разговора я чувствовал, как Борис упорно стремится нацелить моё внимание на художника и Анюту. Против Дмитрия Алексеевича он, видно, фактов не имел, ограничиваясь намёками: «свободный любвеобильный эстет, поклонник красоты… свободен в течение суток…» Против Анюты — имел. И факты любопытные: слишком нервный сон и последние слова матери. Восстановить справедливость он старался или хотел отвлечь моё внимание от себя?
– «Как ты могла»? Мне об этом никто не говорил.
– Мало ли что вам ещё не говорили!
– Как вы её слова объясните?
– Это очевидно. Она знала, что сестры поссорились, и обвинила старшую.
– Но на самом деле они не ссорились, так ведь?
– Мне неизвестно, что в ту ночь произошло.
– Борис Николаевич, об этих обстоятельствах… ну, о сне Анюты и о словах её матери вы говорили следователю?
– Воздержался. Мы втроём с женой и Другом дома выступали единым фронтом.
– Почему же сейчас сказали мне?
– Догадайтесь.
– Попробую. Ведь вы не случайно проболтались?
– Нет.
– Вы считаете свою бывшую жену причастной к исчезновению Маруси?
– Не догадались.
– Ладно, на досуге подумаю. А о чем ещё вы говорили с Павлом Матвеевичем, когда ездили заказывать гроб?
– Ему было не до разговоров.
– Какие-нибудь странности вы в нем заметили?
– Наверное, горе всегда производит странное впечатление. Но каких-то патологических отклонений я не заметил.
– Что вы сказали Павлу Матвеевичу, когда уходили с поминок?
– Что у меня болит голова, и я уезжаю к себе.
– И все?
– И все.
– Что он вам ответил?
– Что-то вроде того, что они без меня обойдутся. Он обиделся.
– Обиделся? С чего бы это? Ведь он всего лишь потерял жену и дочь, а вы в подходящий момент всего лишь бросили его.
– Давайте без фраз. У меня болела голова, а с ними оставался самый близкий друг.
– Поражает вот что. В свете «смертельных» событий ваш уход выглядит малозначительным эпизодом. Однако именно этот эпизод вывел Павла Матвеевича из нормального состояния, может быть, привёл к безумию. Так что же вы сказали ему?
– Я вам все сказал.
– Ну что ж… А тогда в прихожей что-то необычное, болезненное в нем чувствовалось?
– Нет.
– Вы развелись с женой из-за другой женщины?
– А это уж мои собственные радости, позвольте мне их самому расхлёбывать.
– Вы и следователю так ответили? А может, и это скрыли?
– Мы развелись, когда следствие, наверное, уже закончилось. Во всяком случае, никто по этому поводу меня не вызывал.
– Но следователь расспрашивал о ваших отношениях с женой?