Только никому не говори
Шрифт:
– То есть?
– Он молча смотрел на меня довольно долго, но как будто не видел. И вдруг пробормотал что-то неразборчиво… что-то насчёт лисиц…
– Насчёт чего?
– Лисиц… Точнее, про каких-то лис… Потом сказал чётко и внятно: «Полевые лилии. Только никому не говори. Ты никому об этом не скажешь?» Мне стало не по себе, я вырвал руку и ушёл. Да, я сбежал! От ужаса, от моей прошлой жизни, от всего. И вчера он меня встретил этими же словами. Писательская любознательность, черт бы вас взял!
– Бросьте!
Борис поглядел на меня пристально.
– Чего это вы так разволновались, а? Сегодня, кажется, я подкинул вам кое-какую пищу для размышлений. Или пища не нравится? Разочаровались в женщине? То ли ещё будет.
Когда, расставшись с математиком, я вернулся в палату, Анюта ещё сидела возле отца. Она явно дожидалась меня, обернулась на звук шагов и тотчас заговорила:
– Мне надо вам кое-что сказать.
Мне вообразилось вдруг, будто она хочет исповедаться в своих любовных похождениях, и я пробормотал вполголоса:
– Может, выйдем?
Анюта поглядела удивлённо — безмятежный пустой взор, стальные нервы — и пожала плечами.
– Мне скрывать нечего.
Внезапная злость вспыхнула во мне. Интересно, с кем она теперь чувствует себя настоящей женщиной? С эстетом? Или ей нравится разнообразие?
– Помните, вы спрашивали, чем занималась Маруся те три дня, что мы жили вдвоём на даче?.. Ну, она переписывала билеты, помните? Так вот, билеты исчезли.
Я с усилием переключился на другую тему и глупо спросил:
– Куда исчезли?
– Не знаю. Их нет.
– Где их нет? Послушайте, Анна Павловна, давайте оставим все эти намёки и хитрости. Вы не хотите быть со мною откровенны? Ладно, перебьёмся, но учтите…
– Кажется, вы бредите, — перебила Анюта высокомерно и поднялась с табуретки. — Я вам больше слова не скажу.
– Простите, — ответил я смиренно и повторил вранье математика: — Дико болит голова. Присядьте, пожалуйста, и расскажите о билетах.
– Вы мне о них напомнили, заставили вспомнить. Маруся взяла на дачу учебники и несколько тетрадей. Милиция её вещи осматривала, и я подтвердила, что все на месте. Я никакого значения этому не придавала: кому нужны её тетрадки? Вообще мне было не до того. Все так и оставалось в светёлке почти два года, дверь на крючке. А прошлым летом я, наконец, собрала Марусины вещи и отвезла в Москву. Учебники и тетради заперла в письменном столе в её комнате. Мы с папой туда никогда не заходим: у нас трёхкомнатная квартира, у каждого по комнате. Я хочу сказать, что к вещам сестры никто, кроме меня, не прикасался и как-то потеряться они не могли. Понимаете? Когда вы спросили, чем занималась те три дня Маруся, я вспомнила и как будто увидела у неё в руках эти билеты.
– Как
– Они переписаны в школьную тетрадку, от руки. Вопрос по русской грамматике — и тут же на него краткий ответ. Обыкновенная тетрадь в клетку, зелёного цвета, но Марусины были новенькие, а эта очень потрёпанная, засаленная, видно, что переходила из рук в руки. Я вам тогда ответила, что билеты остались у нас, и вдруг подумала, что в прошлом году среди других тетрадей их, кажется, не было. Но точно вспомнить не могла. Съездила в Москву, проверила: да, билеты, переписанные Марусей, на месте, а та, Петина тетрадка, исчезла.
– Вы просмотрели тетради в тот день, когда Пете звонили?
– Ну да.
– А мне говорите об этом только сегодня.
Анюта нахмурилась:
– Не советую на меня давить.
– Ладно… Итак, билеты. Могла их потерять сама Маруся? Не думаю. За те три дня мы с ней никуда не ходили, только на Свирку. Кому нужно подбирать какую-то грязную тетрадь? Через рощу и луг мы обычно шли своим маршрутом, не тропинками, а по траве. Уже в четверг я все эти места осматривал.
– Но в среду утром вы пошли на пляж через посёлок. Маруся могла обронить…
– Исключено. В среду после пляжа на нашем месте она переписывала билеты, я помню. Кроме того, свою тетрадку она вкладывала в эту, Петину, и если бы потеряла, то обе. Однако её тетрадь на месте.
Я подумал с минуту и сказал:
– Анна Павловна, меня удивляет не столько пропажа билетов… мало ли куда они могли деться за три года…
– Никуда не могли. Все Марусины вещи были заперты и все целы.
– Повторяю: удивляет не пропажа, а то значение, что вы ей придаёте. Билеты никому не были нужны — только Пете, так?
– Так.
– Значит, перед нами дилемма: или билеты потерялись — или их забрал Петя. Но ваши показания исключают и то и другое. И билеты не терялись, и Маруся с Петей не виделись. Ведь так? Ведь вы в среду не разлучались с сестрой?
– Нет.
– В таком случае исчезновение билетов необъяснимо. Какое-то время мы молча и недоверчиво глядели друг на друга.
– Анна Павловна, когда Дмитрий Алексеевич собирается к нам в больницу? Он мне нужен.
– Откуда я могу знать?
– Насколько я понял, это ваш самый близкий друг.
– Самый близкий папин друг. А мне никто не нужен, — сказала Анюта и ушла.
Едва дверь за ней захлопнулась, как мои помощники, прикованные к своим койкам, уставились на меня в нетерпеливом ожидании.
– Так вот, друзья, следствие вошло в стадию, которая требует соблюдения полной тайны. Никому ни слова, даже самому дорогому родственничку, самому верному дружку — или наши пути расходятся.
– О чем разговор! — заверил Игорёк, а Василий Васильевич посмотрел на меня укоризненно и прямо приступил к делу: