Только никому не говори

Булгакова Инна

– Вы совсем не помните тот момент на поминках, когда Павел Матвеевич вернулся в комнату после разговора с Борисом?

– Помню только, как Митя ходил взад- вперёд по комнате, пока не рассвело… больше ничего.

– Вы не задумывались, почему ваш отец вдруг уехал в Отраду?

— Да вы же знаете! — сказала она яростным шёпотом. — Он с ума сошёл.

– А Борис? Он уехал домой спать?

– Не знаю, где он спал, но домой вернулся только утром. Он вам сам сказал об этом?

– Соседка по площадке. Я на той же неделе ездила туда вещи кой-какие

взять и поднималась с ней в лифте. Она выразила мне сочувствие по поводу маминой смерти. «Ах, Борис Николаевич так переживает!» Она в понедельник рано утром собачку свою выводила, а он дверь к себе отпирал и так странно ей говорит: «Все умерли, все кончено». Она даже испугалась: вид у него был невменяемый. Ну, он объяснил, что возвращается с поминок тёщи. Я это вспомнила потом, когда мы разводились.

– Где же он был в ту ночь?

– Очевидно, у той самой женщины. Где ж ещё?

– Та мифическая женщина, Анюта, придумана для вас. Не из-за неё он развёлся.

– А, меня это не интересует! — отмахнулась она. — А вы не хотите последовать совету Дмитрия Алексеевича и связаться с милицией?

– Не хочу.

Я думал, она будет настаивать (художник всех настроил на мою неминуемую гибель), однако это её мало трогало. Анюта вдруг склонилась ко мне — глаза засияли жгучим блеском — и очень тихо спросила:

– А может быть, вы мне откроете имя убийцы?

– Я б наверняка не устоял, кабы знал. Но отозвался холодно:

– Не открою.

– Ну, так я вам помогу: поинтересуйтесь у Ники, зачем он ездил на сеансы нашего портрета. И не верьте ему.

Она поднялась, взяла свою матерчатую сумку и направилась к двери.

– До завтра? — спросил я.

– Завтра я еду на весь день в Москву.

– А она ничего, — снисходительно заметил Игорёк после ухода. — На человека стала похожа.

– Вот, Ваня, воскресил женщину.

– Это не я. Вы же слышали: вчера весь вечер они провели с Дмитрием Алексеевичем («А может, и ночь!» — добавил я про себя). Во всяком случае, он переезжает к ней на дачу в понедельник. Ну да все это неважно! Важно то, что я до сих пор в полном мраке, — сказал я с каким-то даже отчаянием.

– Держись, Ваня! Остаётся ещё Борис.

– А что Борис? Допустим, он истратил свои тысячи на браслет. И сам же мне о нем рассказал? Зачем?

– Это хитрая игра. По твоему вопросу он сообразил, что ты знаешь о существовании браслета, и сочинил сказочку для отвода глаз. И Матвеича приплёл.

– Можно объяснять так, можно этак. А вдруг мы строим версию за версией на песке, бросаем вызов за вызовом в пустоту и сеем панику среди людей невиновных? А убийца спит спокойно, даже и не подозревая о нашей суете. Ну просто необходимы доказательства — хоть одно! — что он кто-то из наших подопечных.

Это долгожданное доказательство было получено на другой день в субботу. Блокнот лежал на перильцах беседки. Надо было готовиться к поединку, упорному, коварному (математик — отнюдь не юный Вертер), а я устал, меня разбирала тоска. Водяные пауки метались

как угорелые по крошечному затончику. Июль дрожал в расплавленном зное, звенел в шелесте, плеске и щебете. А я должен думать о тех двоих в полутёмной прихожей. Итак, двое в прихожей. Один уходит, другой возвращается к поминальному столу. Бледное лицо, отсутствующий взгляд. Вдруг встаёт: пойду пройдусь. Старый друг готов сопровождать — но: «Если ты пойдёшь со мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться».

Рассмотрим, так сказать, «нормальный» вариант. Допустим, Павел Матвеевич действует в полной памяти и рассудке (а что значат тогда его «лилии»… ладно, это потом, потом). Внезапное решение ехать в Отраду. Чем вызвано? Что-то узнал? Как-то догадался, что Борис отправился туда? Почему он ничего не говорит о своей догадке близким? Да потому, что Борис только что, выбрав подходящий момент, настроил его против них. Павел Матвеевич собирается проверить свою догадку один и едет вслед за Борисом. Тот спешит: завтра понедельник, начнётся следствие, обыщут дом, последняя ночь — последний шанс вынести тело из погреба или хотя бы забрать улику: браслет. Откуда Борис знает, что убитая в погребе? Он мог обнаружить её там, в пятницу утром, когда Дмитрий Алексеевич ездил за Черкасскими во Внуково, а Анюта бегала искать сестру на речке и в роще.

По приезде в Отраду Павел Матвеевич должен был встретиться с чем-то поистине страшным, настолько страшным, чего рассудок не может вынести… Я не замечал сияющего полдня, я видел человека, спешащего по дачным улицам… Ночь, отчаяние, калитка, кирпичная дорожка, крыльцо, дверь, веранда, коридор, свет на кухне, открытый люк, свеча… дальше провал в моих ощущениях, не хватает воображения!.. воистину полная тьма и дух сырой земли… Попробую сначала: коридор, свет на кухне, люк, свеча, чьё-то лицо… чьи-то шаги… Я очнулся. Подступающие к беседке кусты бузины шевелились… ближе, ближе… Слышались чьи-то шаги… Из кустов вышел Борис.

– Привет! Убийцу ещё не поймали?

– Да вот вас жду.

Напрасно. Мне сказать вам больше нечего. Все выложил как на духу.

– Поглядим. Присаживайтесь. Как вы полагаете, Борис Николаевич, у Маруси были способности к математике?

– Очень средние.

– Вы ведь, кажется, занимались с ней весной?

– Ну и что?

– Да вот пытаюсь определить тот момент, когда она в университет решила поступать. Вы помните, когда именно начались ваши с ней занятия?

– В марте.

– То есть после её последнего выступления в роли Наташи Ростовой?

– Да. Меня Любовь Андреевна уговорила. По доброй воле я бы на это не пошёл.

– А что, Маруся была туповата?

– Вполне смышлёный ребёнок, но голова черт-те чем забита. Актёрки — опасные существа, никогда не знаешь, что они выкинут.

– Вы б с актёркой не связались?

– Вот уж нет! Жена должна принадлежать мужу, а не публике.

– А если б она не согласилась бросить сцену?

– Тогда катись на все четыре стороны.