Только никому не говори
Шрифт:
– А любовь, Борис Николаевич? Или вы не верите в вечную любовь, из-за которой спиваются, сходят с ума, идут на преступления?
– Не знаю, не пробовал, — лицо его вдруг потемнело. — К чему это вы подбираетесь, а?
– Да вот хотелось бы знать, на что вы истратить деньги, скопленные на машину. Деньги немалые, правда?
– Что вы знаете? — тихо спросил математик.
– Кое-что.
– Ничего вы не знаете и не узнаете! Это абсолютно моё дело. Или спрашивайте по существу, или я уйду.
– Деньги, к сожалению,
– Есть.
– Шестого июля три года назад была ваша очередь?
– Нет. Но почти весь отдел был в отпуске. Я работал на машине два дня подряд.
– Это где-то отмечалось?
– Утром и вечером я расписывался в журнале.
– Вы в помещении работали один?
– Одинёшенек, — Борис улыбнулся язвительно. — Имел возможность съездить в Отраду, задушить Марусю, закопать её на вашей полянке с лилиями и вернуться на машину. Никто б и не заметил.
– Напрасно иронизируете. Полянка себя не оправдала, в остальном… может, так все и было.
– Доказательств у вас нет и не будет.
– Вы допустили несколько промахов, Борис Николаевич. Во-первых, скрыли от меня свои занятия с Марусей: сказали, что у вас с ней не было ничего общего. Во-вторых, потратили несколько тысяч и не смеете признаться на что. И в-третьих, соврали, будто провели дома ночь с десятого на одиннадцатое июля, то есть ту самую ночь на понедельник, когда Павел Матвеевич ездил в Отраду.
– Но я действительно был дома, — сказал Борис тревожно.
– Вот как? — отозвался я многозначительно. — А соседка?
– Какая соседка?
– По площадке. Она не только видела, как вы возвращались уже утром — вы даже разговаривали с ней.
– Разговаривал? — переспросил Борис.
Вы сказали ей: «Все умерли, все кончено».
– Писатель, не выдумывайте!
– И вид у вас при этом был странный. Она испугалась. Вы объяснили, что пришли с похорон тёщи. Всю ночь шли?
– Не было никакой соседки!
– А вы вспомните: соседка, которая по утрам выгуливает свою собачку. Существует такая?
– Существует. Болонка. Но вы что-то путаете и хотите меня запутать.
– Борис Николаевич, вы, конечно, не предполагали, что я докопаюсь до этой самой болонки, и многие детали не продумали.
– Вы, значит, воображаете… вы уверены, что я в ту ночь ездил в Отраду?
– Да.
– И у вас есть свидетели?
— У меня все есть, — туманно ответил я, взглянув на блокнот.
– А зачем я туда ездил? — как-то боязливо спросил Борис. (Не думал, что он так легко сдастся.)
– Вот я и жду ваших объяснений. Как человек разумный, что вы неоднократно подчёркивали, логичный и обладающий уникальной памятью, объясните три пункта: математика, деньги, ночь после похорон.
Но он уже собрался с силами — игра продолжается! — поднялся и сказал с вызовом:
– К черту! Я и без вас знаю, что не
Он вышел из беседки, я спросил вдогонку:
– Что значит ваша фраза о жене и художнике: «Эта любовь им бы недёшево обошлась»? Что вы тогда задумали?
– Убийство! — крикнул он из кустов.
Я расслабился и какое-то время наблюдал за водяными пауками, потом вспомнил по Петину пуговицу, редчайшую, чуть ли не шотландскую пуговицу с фланелевой рубашки, которая, надо полагать, осталась на месте давешнего ночного приключения и о которой сокрушался Вертер на станции. Вышел из беседки, миновал пруд, кладбище, перелез через изгородь. С краю поляны трава была ещё слегка примята, и кусочек перламутра блеснул мне навстречу. Я положил пуговицу в карман джинсов и проделал обратный путь. Сколько я отсутствовал? Минут пять, не больше. Но уже издали заметно было, что блокнот из беседки исчез.
Я недаром выбрал это место для допросов, глухое и уединённое. Никто сюда не наведывался: ни медперсонал, ни больные, далеко, а возле флигелей удобные скамейки и расчищенная аллея. К тому же — я взглянул на часы — сейчас время обеда. Нет, тут явно прошёлся кто-то свой, кому этот блокнот нужен позарез. Теперь предстояло выяснить — кто?
Я пробежал в густой траве, выскочил на кленовую аллею, ведущую к шоссе. Там, на автобусной остановке, обычно томились те, кому было лень или тяжело идти в посёлок пешком. Там стоял Борис, сосредоточенный и напряжённый. Через плечо кожаная коричневая сумка на узком ремешке — наверняка в ней мой чистенький блокнот. Вот закурил, глубоко затянулся три раза подряд, отшвырнул сигарету в сторону. Ага, подходит автобус. Математик сел и укатил.
Проще всего провести проверку методом исключения. В нашем коридоре шла обеденная суета, я поймал Верочку и шёпотом осведомился, где Ирина Евгеньевна. У главврача, каждую минуту может вернуться. Я проскользнул в кабинет и заказал срочный разговор с Дмитрием Алексеевичем. Он тотчас отозвался:
– Иван Арсеньевич! Я беспокоился и звонил вам вчера и сегодня. Никто не отвечает. Что за больница! Что у вас случилось?!
– Ничего особенного, Дмитрий Алексеевич. Просто хотел у вас спросить (О чем спросить? Я не подготовился!)… вот о чем: где вы обычно храните ключи от машины?
– Вообще-то я человек безалаберный и вечно их ищу. Но чаще всего ношу в пиджаке, во внутреннем кармане. А что там с моей машиной?
– Вам случалось забывать в ней ключи?
– Сколько угодно. А в чем дело?
– Так, кое-какие соображения. Дмитрий Алексеевич, вы не могли бы прямо сейчас позвонить Вертеру? Пусть вечером ждёт моего звонка.
– Ну, разумеется.
Я продиктовал Петин телефон.
– И ещё Николаю Ильичу. Узнайте, собирается он ко мне…
– То есть как это собирается? Разве он не у вас?