Только про любовь
Шрифт:
– Здесь такое столпотворение, – сказал он. – И грязь, и в то же время здесь столько жизни и столько холодной красоты. Как, должно быть, ужасно жить в таком месте. Ужасно и замечательно.
– Да, – согласилась Катринка. – Это действительно так.
Адам прибыл из Вашингтона в хорошем настроении, довольный приемом, который оказали ему сенаторы, причем один из них был ключевой фигурой в Комитете по ассигнованиям. Он пригласил Катринку и Томаша на обед в «Элайн», где бывали представители шоу-бизнеса, за которыми, по мнению Адама, Томашу было бы любопытно понаблюдать. Однако Адаму не удалось поговорить о делах, поскольку внимание всех сосредоточилось на Томаше. Адам спокойно воспринял это, поскольку ему нравился Томаш. Сидя на банкетке и слегка обнимая Катринку, Адам радовался и рассказам, и юмору гостя, и тем непринужденным
При мысли о том, что он крестный для чужих детей, Адам нахмурился. Его мать начинала все больше раздражать его своим вниманием к этому вопросу, как будто бы он не пытался стать отцом. Господи, если бы она только знала. И когда же она оставит его в покое и перестанет вмешиваться в его жизнь. Он увидел вопросительный взгляд Катринки и тут же разгладил морщинку, улыбнувшись от предвкушения новых попыток сегодняшней ночью, как только им удастся вежливо отправить Томаша в его отель. Он соскучился по Катринке, и так было всегда, когда они разлучались. Они были женаты уже два года, и он по-прежнему постоянно ее хотел. Ни разу он не был ей неверен, несмотря на множество соблазнов, ну, например, прошлой ночью в Майами, когда очень хорошенькая секретарша готова была работать допоздна.
Раньше он никогда бы не поверил в свое постоянство. Еще ни разу он не ограничивался так долго одной женщиной.
Фильм Томаша демонстрировался на следующий вечер, и, несмотря на все оговорки самого Томаша, он произвел впечатление и на критику, и на зрителей, которые признали его талант, а некоторые изъяны приписали давлению чешского правительства. После просмотра Адам и Катринка организовали небольшой прием на своей квартире. Помимо обычного круга своих друзей, Грэхемы пригласили еще несколько людей, с которыми, по их мнению, был бы рад познакомиться Томаш; здесь были затворник Вуди Аллен и Диана Китон, оба они получили в прошлом году «Оскара» за фильм «Энни Холл». Пришли также Уильям Голдмен, Джозеф Папп, Дэвид Меймет, Роберт де Ниро, Мейер Кох, Мартина Навратилова и Милош Форман. Настроение было праздничное, так, если бы фильму предстоял большой коммерческий успех, а не скорое бесследное исчезновение, и вечер закончился тем, что Катринка, Милош, Мартина, Томаш и сопровождающий его офицер госбезопасности, которого представили как члена киноделегации, стали петь чешские народные песни под аккомпанемент Катринки на гитаре. Мать Адама, будь она здесь, конечно, этого бы не одобрила, но ее не было, и все великолепно провели время. Когда Рик Колинз написал об этом в своей рубрике, он охарактеризовал этот вечер как самый необычный для Нью-Йорка прием: чистый, добросердечный и веселый.
Когда Томашу пришло время уезжать, Катринка не провожала его до аэропорта, а попрощалась с ним в «Элгонкуине», куда она прибыла с сумками, полными подарков Жужке, Мартину и супругам Черни; здесь была одежда, косметика, чулки, игрушки, продукты, ликер, сигареты.
– Надеюсь, таможенники мне кое-что из этого оставят, – пробормотал он.
– Для них – ликер, – сказала Катринка.
– Ты всегда все просчитываешь, не правда ли?
– Иногда, – ответила она. Томаш обнял ее.
– Почему ты не расскажешь мне, что случилось? – спросил он, жалея о том, что все откладывал этот вопрос, а теперь было уже слишком поздно, чтобы получить на него подробный ответ. Но ему не хотелось что-то выведывать, ведь он помнил, что они перестали все поверять друг другу с того самого дня, когда она легла в постель с Миреком Бартошем.
– Ничего, – сказала она. – Ничего особенного. Ты видишь, какая у меня жизнь. Просто замечательная. Но есть кое-что, чего я очень хочу, но никак не могу получить, это иногда меня очень печалит.
– Что же это?
– Ребенок.
– Ты еще так мало времени замужем, Катринка.
Она пожала плечами и добавила:
– II еще я хочу, чтобы Адам перестал заниматься парусным спортом.
– Но он любит его. Я едва знаю Адама, и то понимаю это.
– Меня это так пугает. – Она всерьез не задумывалась над этим хобби Адама до регаты «Фастнет» в августе.
– Я уже потеряла стольких людей, Томаш, так внезапно, так ужасно. Я не вынесу, если я потеряю и Адама.
– Золотко, это непохоже на тебя так волноваться.
– Но я всегда так волнуюсь о людях, которых люблю. Иногда я так волнуюсь, что мне кажется, я могу просто умереть.
– Прекрати это, – строго сказал он, – потому что ни к чему хорошему это не приведет.
– Я знаю.
Когда спустя несколько дней после регаты она попыталась рассказать Адаму, что она чувствовала, это вызвало у него сначала раздражение, а потом гнев.
– Хватит с меня моей разлюбезной мамочки, – закричал он, восприняв ее страх как другую и еще более опасную разновидность характерного для Нины Грэхем неодобрения. – Ты хоть не начинай. – Катринка запротестовала, не видя ни малейшего сходства между собой и своей свекровью, и поскольку она не оставила попыток убедить Адама, по крайней мере, понять ее точку зрения, ссора все больше и больше разрасталась и впервые не закончилась постелью. Вместо этого на следующее утро Адам отправился в Бремен без нее, и только спустя два дня они смогли наверстать упущенное, но опять это ничего не разрешило.
С тех пор они вообще не обсуждали больше этот вопрос, и, когда Адам отправлялся в плавание под парусами, Катринка старалась, чтобы он не заметил, как она волнуется. Иногда, пытаясь победить свой страх, как это было до какой-то степени и с автомобилями, она отправлялась с ним. Но несколько раз в узком проливе их застигал шквал, в результате чего она стала бояться еще больше.
– Представь, как бы ты себя чувствовала, если бы Адам попытался заставить тебя отказаться от лыж.
– Если бы он меня попросил, я бы это сделала, потому что я люблю его.
– Прости, – улыбнувшись, сказал Томаш, – но я в этом сомневаюсь. Ты бы подумала, что это глупо, а может быть; даже немного трусливо с его стороны просить тебя об этом!
– Но я не трусиха!
– И вовсе не глупая. Постарайся понять и его взгляд на это.
– Я постараюсь, Томаш. Поверь, постараюсь.
Они обнялись в последний раз, и в суматохе прощания с торопливыми репликами, пожеланиями на будущее и невысказанными опасениями относительно возможности дальнейших встреч Катринка наблюдала, как Томаш присоединился к остальным членам делегации и сел в лимузин, который должен был доставить их в аэропорт. Она махала ему вслед, пока он не исчез из виду, а потом села в свою машину и попросила Дэйва отвезти ее домой. Погружаясь в мягкое сиденье, она ощутила, как ее охватывает печаль, но она знала, что печаль, как и ее страхи, как и ее тоска по ребенку, которого она потеряла, и по ребенку, которого она хотела бы иметь, может временами омрачать ее счастье, но никогда не сможет разрушить его совсем. Это мог бы сделать только Адам. Она была уверена, что единственное, чего она никогда не смогла бы пережить, – это потерять его.
Глава 31
– Здесь мне настолько хорошо, что не стоит и думать о поездке в Париж, – сказала Дэйзи. Ее маленькое тело было покрыто маслом для загара, глаза закрыты, а классически правильное и красивое лицо надежно защищено козырьком от солнца.
– Но мы обещали Марго, что встретим ее, – сказала Катринка, лежа рядом с Дейзи в шезлонге на выложенном кафелем патио, выходившем к бассейну.
– Она поймет.
– И Натали? – настаивала Катринка.
– Она бы охотнее присоединилась к нам здесь.