Толкователь болезней
Шрифт:
Пришла осень, приближались октябрьские праздники, и город забурлил — жители приобретали подарки, строили планы. Репродукторы на деревьях ревели песнями из кинофильмов. Пассажи и рынки работали круглосуточно. Мы покупали детям шарики, цветные ленты и килограммы лакомств, разъезжали в такси навещать родственников, которых не видели целый год. Дни становились короче, вечера прохладнее. Мы застегивали кофты и натягивали носки. Когда установились холода, начались простуды. Мы заставляли детей полоскать горло теплой соленой водой и оборачивали им шеи шерстяными шарфами. Но заболел в конце концов только ребенок Хальдаров.
Посреди ночи у девочки поднялась температура,
— Спасите ее! — умоляла доктора жена Хальдара. Ее истошный плач перебудил весь дом. — Мы отдадим вам все что угодно, только вылечите мою девочку!
Врач прописал глюкозу и толченый аспирин и велел потеплее закутать малышку в одеяла.
Прошло пять дней, а температура еще держалась.
— Это все Биби! — причитала мать. — Это она, мерзавка, заразила наше дитя! Не надо было пускать ее на порог. Гнать ее взашей!
И Биби снова стала спать в чулане. По требованию жены Хальдар даже перенес туда раскладушку вместе с жестяным сундуком со всеми пожитками сестры. Накрытую дуршлагом миску с едой ставили ей на верхнюю ступеньку.
— Так лучше даже, — говорила нам Биби. — Подальше от злыдней этих. Так я могу собственное хозяйство завести.
Она распаковала сундук и разложила на пустых полках свой скарб: несколько халатов, портрет отца в рамке, швейные принадлежности и множество отрезов ткани. К концу недели ребенок пошел на поправку, но Биби назад не пригласили.
— Не беспокойтесь, ведь не прикована я к этой конуре, — успокаивала она нас. — Мир начинается за порогом этого дома. Теперь я свободна и могу жить, как мне хочется.
Но в действительности она вообще перестала выходить из дома. Когда мы приглашали Биби прогуляться к пруду или посмотреть, как украсили храм, она отказывалась, ссылаясь на то, что шьет новую занавеску, чтобы повесить у входа в чулан. Кожа ее приобрела пепельный цвет. Ей нужен был свежий воздух.
— А как же поиски мужа? — пытались мы увещевать Биби. — Разве можно кого-нибудь очаровать, сидя взаперти?
Но ничто не могло убедить ее.
В середине декабря Хальдар снял с полок лавки непроданные товары, сложил в коробки и затащил их наверх в чулан. Наш протест основательно подорвал его бизнес. К концу года семейство съехало, оставив на пороге чулана конверт с тремя сотнями рупий. Больше о Хальдарах никто не слышал.
У кого-то из нас сохранился адрес родственников Биби в Хайдарабаде, и мы написали им, объяснив положение. Письмо вернулось нераспечатанным со штемпелем «Адресат не найден». Перед наступлением самых сильных холодов мы починили в чулане ставни и приделали к дверному проему кусок железа, чтобы Биби могла хотя бы закрываться в комнате. Кто-то пожертвовал керосиновую лампу, другой отдал ей старую москитную сетку и пару дырявых на пятках носков. При каждом удобном случае мы напоминали девушке, что мы ее друзья и она всегда может обращаться к нам за советом или помощью. Некоторое время мы отправляли детей играть на крышу, чтобы они могли позвать нас, если у Биби случится очередной припадок. Но на ночь мы оставляли ее одну.
Прошло несколько месяцев. Биби погрузилась в глубокое длительное молчание. Мы по очереди приносили ей тарелку риса и стакан чаю. Она пила совсем чуть-чуть, ела еще меньше, и лицо ее стало приобретать старческое выражение. В сумерках она один-два раза обходила крышу вдоль парапета, но никогда не спускалась вниз. После наступления темноты закрывалась за железной дверью и ни за что не выходила из чулана. Мы ее не беспокоили. Кое-кто из нас предположил, что Биби умирает.
Однажды утром в апреле, когда вернулась жара и можно было сушить на крыше чечевичные вафли, мы заметили, что кого-то вырвало у бака с водой. Увидев то же самое и на следующее утро, мы постучали в дверь к Биби. Никто не ответил, и мы сами открыли дверь, поскольку замка в ней не было.
Биби лежала на раскладушке. Она была приблизительно на четвертом месяце беременности.
Она сказала, что не помнит, как все произошло. И не назвала виновника. Мы приготовили ей манную кашу с горячим молоком и изюмом, но и тогда она не раскрыла нам имени мужчины. Тщетно мы искали свидетельства изнасилования или следы чужого вторжения — комната была чисто прибрана и выметена. На полу возле раскладушки валялся журнал учета, открытый на странице со списком имен.
Биби выносила ребенка положенный срок, и однажды сентябрьским вечером мы приняли у нее роды. На свет появился мальчик. Мы научили ее, как кормить, купать и баюкать младенца, купили ей клеенку и помогли сшить одежду и наволочки из тканей, которые она копила годами. После родов Биби оправилась в течение месяца и на деньги, оставленные ей Хальдаром, побелила чулан и поставила замки на дверь и на окно. Затем она протерла полки, расставила на них остатки притирок и лосьонов и стала сбывать залежалый товар из лавки Хальдара за полцены. Нас она попросила распространить известие о продаже дешевой парфюмерии, и мы так и сделали. У Биби быстро расхватали мыло и сурьму, расчески и пудру, а когда она распродала все запасы, то взяла такси, поехала на оптовый рынок и на полученную прибыль купила новую партию косметики и парфюмерии. Таким образом она растила мальчика и вела коммерцию в чулане, а мы помогали чем могли. По прошествии нескольких лет мы задумались, кто в городе мог обесчестить ее. Приступали с расспросами к нашим слугам, заводили разговоры у чайных палаток и на автобусных остановках, обсуждали тех, на кого падало подозрение, и отметали все предположения. Но в расследовании не было нужды. По всей видимости, Биби исцелилась.
ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ЧАСТЬ СВЕТА
Я покинул Индию в 1964 году с дипломом специалиста по коммерции и с десятью долларами за душой. Три недели я плыл на итальянском грузовом судне «Рома» в каюте возле двигателя через Аравийское, Красное, Средиземное моря и наконец прибыл в Англию. Я жил в Северном Лондоне, в районе Финсбери-парк, в доме, который населяли исключительно неимущие бенгальские холостяки вроде меня, человек двенадцать, иногда больше, стремившиеся получить образование и обустроиться за границей.
Я посещал занятия в Лондонской школе экономики и, чтобы свести концы с концами, работал в университетской библиотеке. Мы жили по трое-четверо в комнате, пользовались одним промерзшим туалетом, по очереди готовили карри из яиц и все вместе ели его руками за столом, покрытым газетами. Кроме работы, других обязанностей у нас не было. В субботу и воскресенье мы слонялись по дому босыми в пижамных брюках, распивали чай, курили «Ротманс» или отправлялись на стадион «Лордс» смотреть крикет. В иные выходные в дом набивалось еще больше бенгальцев, с которыми мы знакомились у зеленщика или в метро, и мы готовили еще больше карри из яиц, включали на бобинном магнитофоне «Грундиг» записи Мукеша[15] и замачивали грязную посуду в ванной. Время от времени кто-то женился и уезжал, поскольку семья в Калькутте подбирала ему невесту.