Толкователь болезней
Шрифт:
— Моя жена, Танима.
— Зовите меня Искорка.
— Какое необычное имя, — заметила Нора.
Искорка пожала плечами:
— Не особенно. В Бомбее есть актриса по имени Димпл Кападия. А ее сестру зовут Симпл.[13]
Дуглас и Нора одновременно подняли брови и медленно закивали, словно старались уяснить абсурдность этих имен.
— Рады познакомиться, Искорка.
— Наливайте себе шампанского. Его у нас море.
— Можно вопрос? — произнес Дуглас. — Я заметил у дома статую. Разве вы христиане? Я думал, вы индийцы.
— В Индии есть и христиане, — ответил Санджив, — но мы к ним не принадлежим.
— Прекрасный наряд, — сказала Нора Искорке.
— А у тебя потрясающая шляпа. Хотите, проведу для вас экскурсию
Звонок тренькал снова, снова и снова. Казалось, за считаные минуты дом наполнился людьми, разговорами и неизвестными запахами. Женщины были на высоких каблуках и в тонких чулках, в коротких черных платьях из крепа и шифона. Они отдавали свои накидки и пальто Сандживу, и он бережно вешал их на плечики и убирал в просторный шкаф, хотя Искорка предлагала гостям бросать вещи на оттоманки на террасе. Некоторые индианки надели свои самые нарядные, отделанные золотой филигранью сари, спускавшиеся элегантными складками с плеча. Мужчины были в пиджаках с галстуками и пахли цитрусовыми ароматами лосьонов после бритья. По мере того как гости переходили из одной комнаты в другую, на длинном столе вишневого дерева, раскинувшемся вдоль всего коридора на первом этаже, росла гора подарков.
Санджив терялся из-за того, что столь много людей проявили о них такую заботу, собрались ради него, его дома и его жены. Подобное случилось с ним в жизни только однажды — в день свадьбы, но то было совсем другое дело: сегодняшние гости не являлись членами его семьи, знали его лишь поверхностно и в определенном смысле не имели перед ним никаких обязательств. Со всех сторон сыпались поздравления. Лестер, еще один сотрудник, предсказал, что Санджива назначат вице-президентом не позже чем через два месяца. Все жадно поглощали самосы и исправно любовались свежепокрашенным потолком и стенами, вьющимися растениями, эркерами, живописью по шелку из Джайпура. Но больше всего их восхищала хозяйка дома: и ее парчовый шальвар-камиз цвета хурмы с глубоким вырезом на спине, и венец из белых лепестков роз, хитро намотанный вокруг головы, и жемчужное ожерелье с сапфиром посередине, сказочно ее украшавшее. Под лихорадочные джазовые мелодии, выбранные под присмотром Искорки, все собрались вокруг нее расширяющимся кругом и смеялись над ее шутками и замечаниями, в то время как Санджив приносил новые самосы, которые держал в духовке, чтобы они не остыли, и лед для напитков, с некоторым усилием открывал бутылки шампанского и в сотый раз объяснял, что они не христиане. Искорка водила гостей группами вверх и вниз по винтовой лестнице, показывала задний двор и ступеньки, ведущие в подвал.
— Твои друзья пришли в восторг от плаката в моем кабинете, — с ликованием сообщила она мужу, положив руку ему на поясницу, когда их пути случайно пересеклись.
Санджив ушел в пустую кухню и съел кусок курицы со стоявшего на разделочном столе противня, взяв его пальцами, — все равно никто не видит. Потом съел второй кусок и запил его глотком джина прямо из бутылки.
— Прекрасный дом. Вкуснейший рис. — Вошел Сунил, анестезиолог, кладя в рот ложку еды с картонной тарелки. — Есть еще шампанское?
— Твоя жена просто сногсшибательна, — добавил шедший позади Прабал — холостой преподаватель физики из Йеля.
Санджив тупо посмотрел на него и покраснел: однажды на каком-то ужине Прабал провозгласил, что Софи Лорен просто сногсшибательна, так же как и Одри Хепберн.
— У нее нет сестры?
Сунил выудил из риса изюмину.
— Ее фамилия Звездочка?
Оба гостя захохотали и принялись есть с противня рис, вспахивая его пластиковыми ложками. Санджив направился в подвал за алкоголем. Он немного постоял на лестнице в прохладной влажной тишине, прижимая к груди второй ящик шампанского, а вечеринка над его головой шла своим чередом. Потом он поднялся в комнату и выставил новую партию бутылок на обеденный стол.
— Да, все эти вещи мы обнаружили в доме в самых необычных местах, — услышал он голос Искорки из гостиной. — И находим все новые и новые.
— Да что ты!
— Да, представьте! Это как поиски сокровищ. Так увлекательно!
С этого все и началось. Словно повинуясь безмолвному призыву, гости объединили усилия и начали прочесывать каждую комнату, без спросу открывали шкафы, заглядывали под стулья и диванные подушки, за занавески, ощупывали простенки, вынимали книги со стеллажей. Группы хихикающих и пошатывающихся людей носились вверх и вниз по винтовой лестнице.
— Мы не проверяли чердак! — вдруг выкрикнула Искорка, и все бросились наверх.
— Как туда залезть?
— Где-то под потолком есть выдвижная лестница.
Санджив устало последовал за толпой, чтобы показать, где находится лестница, но Искорка уже нашла ее.
— Эврика! — воскликнула она.
Дуглас потянул за цепочку, и лестница опустилась. Лицо его пылало, на голове была Норина шляпа с перьями. Один за другим гости исчезали в люке, мужчины помогали женщинам в туфлях на высоких каблуках подниматься по узким ступенькам, индианки заправляли свободные концы дорогих сари за пояса. Мужчины шли следом, и все быстро пропадали из виду, пока Санджив не остался один на верхней площадке винтовой лестницы. Над его головой громыхали шаги. У него не было охоты присоединяться к остальным. Он подумал, не обрушится ли потолок, и на долю секунды представил, как пьяная благоухающая орава свалится сверху, кувыркаясь и переплетаясь телами. Он услышал пронзительный крик и затем нарастающие, распространяющиеся волны нестройного смеха. Что-то упало, еще что-то разбилось. Бормотали о каком-то сундуке, видимо, силились открыть его, возбужденно стуча по крышке.
Санджив подумал: может быть, Искорка кликнет мужа на помощь, — но его не позвали. Он окинул взглядом коридор и посмотрел на нижнюю площадку, на бокалы из-под шампанского и огрызки самосов, испачканные губной помадой салфетки, разбросанные во всех углах, на всех без исключения поверхностях. Потом он заметил, что Искорка в спешке скинула свою обувь: у подножия лестницы валялись ее черные лакированные туфли без задников с каблуками-гвоздиками, открытыми носами и уже немного потертыми шелковыми ярлычками на стельке. Он переставил туфли к порогу спальни, чтобы никто не споткнулся об них, когда все будут спускаться.
Раздался медленный треск. Шумные крики стихли до глухого ропота. Сандживу представилось, что он один в доме. Музыка закончилась, и, если прислушаться, можно было различить гул холодильника, шелест последних листьев на деревьях во дворе, стук ветвей в окна. Одним движением руки он мог бы сложить выдвижную лестницу, и тогда гости не сумеют выбраться с чердака, если только он не выпустит их. Да мало ли что еще он мог бы сделать без особых усилий. Смахнуть паноптикум с каминной полки в мусорный мешок, сесть в машину и отвезти все это барахло на помойку, разорвать плакат с плачущим Христом и расколошматить молотком Деву Марию. А потом вернуться в пустой дом, за час вымыть чашки и тарелки, налить себе джина с тоником, подогреть рис, включить новый диск с произведениями Баха и прочитать пояснения на вкладыше, чтобы воспринять музыку правильно. Он слегка толкнул локтем лестницу, но она прочно стояла на полу. Сдвинуть ее не так-то просто.
— О боже, мне надо покурить! — воскликнула наверху Искорка.
У Санджива онемел затылок и закружилась голова. Нужно прилечь. Он побрел в спальню, но вдруг остановился, увидев на пороге туфли Искорки. Он представил, как жена сует в них ноги, как бросается в этих неустойчивых туфлях вниз по винтовой лестнице, царапая по пути пол. Но вместо раздражения, которое не отпускало его с тех пор, как они вдвоем переехали в этот дом, по сердцу его резанул приступ сладкой тоски. Душа заныла еще пуще, когда он нарисовал в уме, как она бежит в ванную поправить макияж, как потом кидается подавать гостям их пальто и наконец, когда уйдет последний визитер, несется к столу вишневого дерева открывать подарки. Это было то же щемящее чувство, которое Санджив испытывал до женитьбы, когда вешал трубку после разговора с Искоркой или когда возвращался из аэропорта, гадая, какой из взлетающих самолетов уносит ее прочь.