Том 1. Громокипящий кубок

Северянин Игорь Васильевич

1912. Сентябрь

Фиолетовый транс

О, Лилия ликеров, — о, Cre'me de Violette! [3] Я выпил грез фиалок фиалковый фиал… Я приказал немедля подать кабриолет И сел на сером клене в атласный интервал. Затянут в черный бархат, шоффэр — и мой клеврет — Коснулся рукоятки, и вздрогнувший мотор, Как жеребец заржавший, пошел на весь простор, А ветер восхищенный сорвал с меня берэт. Я приказал дать «полный». Я нагло приказал Околдовать природу и перепутать путь! Я выбросил шоффэра, когда он отказал, — Взревел! и сквозь природу — вовсю и как-нибудь! Встречалась ли деревня, — ни голосов, ни изб! Врезался в чернолесье, — ни дерева, ни пня! Когда б мотор взорвался, я руки перегрыз б!.. Я опьянел грозово, все на пути пьяня!.. И

вдруг-безумным жестом остолблен кленоход: Я лилию заметил у ската в водопад. Я перед ней склонился, от радости горбат, Благодаря: за встречу, за благостный исход… Я упоен. Я вещий. Я тихий. Я греээр. И разве виноват я, что лилии колет Так редко можно встретить, что путь без лилий сер?… О, яд мечты фиалок, — о, Cre'me de Violette…

3

Cre'me de Violette — букв.: фиалковый ликер, сорт ликера (фр.)

1911

Качалка грезэрки

Л.Д. Рындиной

Как мечтать хорошо Вам В гамаке камышовом Над мистическим оком — над бестинным прудом! Как мечты сюрпризэрки Над качалкой грезэрки Истомленно лунятся: то — Верлэн, то — Прюдом. Что за чудо и диво! — То Вы — леди Годива, Через миг — Иоланта, через миг Вы — Сафо… Стоит Вам повертеться, — И загрезится сердце: Все на свете возможно, все для Вас ничего! Покачнетесь Вы влево, — Королев Королева, Властелинша планеты голубых антилоп, Где от вздохов левкоя Упоенье такое, Что загрезит порфирой заурядный холоп! Покачнетесь Вы вправо, — Улыбнется Вам Слава И дохнет Ваше имя, как цветы райских клумб; Прогремит Ваше имя, И в омолненном дыме Вы сойдете на Землю, — мирозданья Колумб! А качнетесь Вы к выси, Где мигающий бисер, Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс, И мечты сюрпризэрки Над качалкой грезэрки Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.

Дылицы

1911

Боа из кризантем

Вы прислали с субреткою мне вчера кризантэмы — Бледновато-фиалковые, бледновато-фиалковые… Их головки закудрились, ароматом наталкивая Властелина Миррэлии на кудрявые темы… Я имею намеренье Вам сказать в интродукции, Что цветы мне напомнили о тропическом солнце, О спеленатых женщинах, о янтарном румянце. Но японец аляповат для моей репродукции. А потом мне припомнился — ах, не смейтесь! — констрактор, И боа мне понравилось из маркизных головок… Вы меня понимаете? Я сегодня неловок… О, в поэзах изысканных я строжайший редактор! Не имею намеренья, — в этот раз я намерен, — Вас одеть фиолетово, фиолетово-бархатно. И — прошу Вас утонченно! — прибегите Вы в парк одна, У ольхового домика тихо стукните в двери. Как боа кризантэмное бледно-бледно фиалково! Им Вы крепко затянете мне певучее горло… А наутро восторженно всем поведает Пулково, Что открыли ученые в небе новые перлы…

1911

Шампанский полонез

Шампанского в лилию! Шампанского в лилию! Ее целомудрием святеет оно. Mignon c Escamilio! Mignon c Escamilio! Шампанское в лилии — святое вино. Шампанское, в лилии журчащее искристо, — Вино, упоенное бокалом цветка. Я славлю восторженно Христа и Антихриста Душой, обожженною восторгом глотка! Голубку и ястреба! Ригсдаг и Бастилию! Кокотку и схимника! Порывность и сон! В шампанское лилию! Шампанского в лилию! В морях Дисгармонии — маяк Унисон!

1912. Октябрь

Поэзоконцерт

Где свой алтарь воздвигли боги,

Не место призракам земли!

Мирра Лохвицкая

В Академии Поэзии — в озерзамке беломраморном — Ежегодно мая первого фиолетовый концерт, Посвященный вешним сумеркам, посвященный девам траурным… Тут — газеллы и рапсодии, тут — и глина, и мольберт. Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой. Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс, Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской, Оттого, что груди женские — тут не груди, а дюшесс… Наполняется поэтами безбородыми, безусыми, Музыкально говорящими и поющими Любовь. Золот гордый замок строфами, золот девушками русыми, Золот

юным вдохновением и отсутствием рабов! Гости ходят кулуарами, возлежат на софном бархате, Пьют вино, вдыхают лилии, цепят звенья пахитос… Проклинайте, люди трезвые! Громче, злей, вороны, каркайте! — Я, как ректор Академии, пью за озерзамок тост!

1911

Это было у моря

(поэма-миньонет)

Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж… Королева играла — в башне замка — Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж. Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа… Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа.

1910. Февраль

Зизи

Постигнуть сердцем все возможно

Непостижимое уму.

К. Фофанов

Бесшумно шло моторное ландо По «островам» к зеленому «пуанту». И взор Зизи, певучее рондо, Скользя в лорнет, томил колени франту… Хрустит от шин заносчиво шоссе, И воздух полн весеннего удушья, В ее душе — осколки строф Мюссэ, А на лице — обидное бездушье. Зизи, Зизи! Тебе себя не жаль? Не жаль себя, бутончатой и кроткой? Иль, может быть, цела души скрижаль, И лилия не может быть кокоткой? Останови мотор! сними манто И шелк белья, бесчестья паутину, Разбей колье и, выйдя из ландо, Смой наготой муаровую тину! Что до того, что скажет Пустота Под шляпками, цилиндрами и кэпи! Что до того! — такая нагота Великолепней всех великолепий!

1910. Февраль

Кензели

В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом По аллее олуненной Вы проходите морево… Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева, А дорожка песочная от листвы разузорена — Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый. Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная… Упоенье любовное Вам судьбой предназначено… В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом — Вы такая эстетная, Вы такая изящная… Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам? Ножки плэдом закутайте дорогим, ягуаровым, И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом, Жизнь доверьте Вы мальчику, в макинтоше резиновом, И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым — Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!..

1911

Воздушная яхта

Ивану Лукашу

Я вскочила в Стокгольме на летучую яхту, На крылатую яхту из березы карельской. Капитан, мой любовник, встал с улыбкой на вахту, — Закружился пропеллер белой ночью апрельской. Опираясь на румпель, напевая из Грига, Обещал он мне страны, где в цвету абрикосы, Мы надменно следили эволюции брига, Я раскрыла, как парус, бронзоватые косы. Приставали к Венере, приставали к Сатурну, Два часа пробродили по ледяной луне мы. Там в саду урны с негой; принесли мне в сад урну. На луне все любезны, потому что все немы. Все миры облетели, все романсы пропели, Рады были с визитом к самому Палладину… А когда увидали, что поломан пропеллер, Наша яхта спустилась на плавучую льдину…

M-me Sans-Gene

(рассказ путешественницы)

Это было в тропической Мексике, — Где еще не спускался биплан, Где так вкусны пушистые персики, — В белом ранчо у моста лиан. Далеко-далеко, за льяносами, Где цветы ядовитее змей, С индианками плоско-курносыми Повстречалась я в жизни моей. Я гостила у дикого племени, Кругозор был и ярок, и нов, Много-много уж этому времени! Много-много уж этому снов! С жаркой кровью, бурливее кратера, Краснокожий метал бумеранг, И нередко от выстрела скваттера Уносил его стройный мустанг. А бывало пунцовыми ранами Пачкал в ранчо бамбуковый пол… Я кормила индейца бананами, Уважать заставляла свой пол… Задушите меня, зацарапайте, — Предпочтенье отдам дикарю, Потому что любила на Западе И за это себя не корю…