Трагичный юморист, юмористичный трагик,Лукавый гуманист, гуманный ловелас,На Францию смотря прищуром зорких глаз,Он тек по ней, как ключ — в одобренном овраге.Входил ли в форт Beaumonde [5] , пред ним спускались флаги,Спускался ли в Разврат — дышал как водолаз,Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказСловами между букв, пером не по бумаге.Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа, —Но женщина его пленительно свежа,Незримой, изнутри, лазорью осиянна…Художник-ювелир сердец и тела дам,Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм,И в этом — творчество Гюи де Мопассана.
5
Beaumonde — высший свет (фр.)
1912.
Апрель
Памяти Амбруаза Тома
(сонет)
Его мотив — для сердца амулет,А мой сонет — его челу корона.Поют шаги: Офелия, Гамлет,Вильгельм, Реймонд, Филина и Миньона.И тени их баюкают мой сонВ ночь летнюю, колдуя мозг певучий.Им флейтой сердце трелит в унисон,Лия лучи сверкающих созвучий.Слух пьет узор ньюансов увертюр.Крыла ажурной грацией амурКолышет грудь кокетливой Филины.А вот страна, где звонок аромат,Где персики влюбляются в гранат,Где взоры женщин сочны, как маслины.
1908
На смерть Масснэ
Я прикажу оркестру, где-нибудь в людном месте,В память Масснэ исполнить выпуклые попурриИз грациоз его же. Слушайте, капельмейстер:Будьте построже с темпом для партитур — «causerie»! [6]Принцем Изящной Ноты умер седой композитор:Автор «Таис» учился у Амбруаза Тома,А прославитель Гете, — как вы мне там ни грозите, —Это — король мелодий! Это — изящность сама!Хитрая смерть ошиблась и оказалась не хитрой, —Умер Масснэ, но «умер» тут прозвучало, как «жив».Палочку вверх, маэстро! Вы, господа, за пюпитры! —Мертвый живых озвучит, в творчество душу вложив!
6
Сauserie — непринужденный разговор, легкая беседа (фр.)
Веймарн
1912. Август
III. За струнной изгородью лиры
Интродукция
(триолет)
За струнной изгородью лирыЖивет неведомый паяц.Его палаццо из палацц —За струнной изгородью лиры…Как он смешит пигмеев мира,Как сотрясает хохот плац,Когда за изгородью лирыРыдает царственный паяц!..
1909
Нерон
Поверяя пламенно золотой формингеЧувства потаенные и кляня свой трон,На коне задумчивом, по лесной тропинке,Проезжает сгорбленный, страждущий Нерон.Он — мучитель-мученик! Он — поэт-убийца!Он жесток неслыханно, нежен и тосклив…Как ему, мечтателю, в свой Эдем пробиться,Где так упоителен солнечный прилив?Мучают бездарные люди, опозоривОблик императора общим сходством с ним…Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев,Люди ж озабочены пошлым и земным.Разве удивительно, что сегодня в цирке,Подданных лорнируя и кляня свой трон,Вскочит с места в бешенстве, выместив в придиркеК первому патрицию злость свою, Нерон?Разве удивительно, что из лож партераНа урода рыжего, веря в свой каприз,Смотрят любопытные, жадные гетеры,Зная, что душа его — радостный Парис?Разве удивительно, что в амфитеатреВсе насторожилися и эадохся стон,Только в ложе кесаря появился, на триМига потрясающих, фьолевый хитон?
1911
Сонет («Я коронуюсь утром мая…»)
Я коронуюсь утром маяПод юным солнечным лучом.Весна, пришедшая из раяЧело украсить мне венцом.Жасмин, ромашки, незабудки,Фиалки, ландыши, сиреньЖизнь отдадут — цветы так чутки! —Мне для венца в счастливый день.Придет поэт, с неправдой воин,И скажет мне: «Ты быть достоинМоим наследником; хитон,Порфиру, скипетр — я, взволнован,Даю тебе… Взойди на трон,Благословен и коронован».
1908
Из Анри де Ренье
Боги
Во сне со мной беседовали боги:Один струился влагой водорослей,Другой блестел колосьями пшеницыИ гроздьями тяжелыми шумел.Еще один — прекрасный и крылатыйИ — в наготе — далекий, недоступный;Еще один — с лицом полузакрытым;И пятый бог, который с тихой песнейБерет омег, анютины глазенкиИ змеями двумя перевиваетСвой золотой и драгоценный тирс.И
снились мне еще другие боги…И я сказал: вот флейты и корзины,Вкусите от плодов моих простых,Внимайте пенью пчел, ловите шорохСмиренных ив и тихих тростников.И я сказал: — Прислушайся… Есть кто-то,Кто говорит устами эхо где-то,Кто одинок на страже шумной жизни,Кто в руки взял двойные лук и факел,Кто — так непостижимо — сами мы…О, тайный лик! Ведь я тебя чеканилВ медалях из серебряной истомы,Из серебра, нежнее зорь осенних,Из золота, горячего, как солнце,Из меди, мрачной меди, точно ночь.Чеканил я тебя во всех металлах,Которые звенят светло, как радость,Которые звучат темно и глухо,Звучат — как слава, смерть или любовь.Но лучшие — я мастерил из глины,Из хрупкой глины, серой и сухой…С улыбкою вы станете считать ихИ, похвалив за тонкую работу,С улыбкою пройдете мимо них…Но как же так? но что же это значит?Ужель никто, никто из нас не видел,Как эти руки нежностью дрожали,Как весь великий сон земли вселился,Как жил во мне, чтоб в них воскреснуть вновь?Ужель никто, никто из нас не понял,Что из металлов благостных я делалМоих богов, и что все эти богиИмели лик того, всего святого,Что чувствуем, угадываем тайноВ лесу, в траве, в морях, в ветрах и в розах,Во всех явленьях, даже в нашем теле,И что они — священно — сами мы!..
1910. Февраль
Поэза о солнце, в душе восходящем
В моей душе восходит солнце,Гоня невзгодную зиму.В экстазе идолопоклонцаМолюсь таланту своему.В его лучах легко и простоВступаю в жизнь, как в листный сад.Я улыбаюсь, как подросток,Приемлю все, всему я рад.Ах, для меня, для беззаконца,Один действителен закон:В моей душе восходит солнце,И я лучиться обречен!
1912. Май
Грезовое царство
Я — царь страны несуществующей,Страны, где имени мне нет…Душой, созвездия колдующей,Витаю я среди планет.Я, интуит с душой мимозовой,Постиг бессмертия процесс.В моей стране есть терем грезовыйДля намагниченных принцесс.В моем междупланетном теремеЗвучат мелодии Тома.Принцессы в гений мой поверили,Забыв земные терема.Их много, дев нерассуждающих,В экстазе сбросивших плащи,Так упоительно страдающихИ переливных, как лучи.Им подсказал инстинкт их звончатыйИзбрать мой грезовый гарем.Они вошли душой бутончатой,Вошли — как Ромул и как Рем.И распустилось царство новое,Страна беэразумных чудес…И, восхищен своей основою,Дышу я душами принцесс!..
1910
Тринадцатая
(новелла)
У меня дворец двенадцатиэтажный,У меня принцесса в каждом этаже,Подглядел-подслушал как-то вихрь протяжный, —И об этом знает целый свет уже.Знает, — и прекрасно! сердцем не плутую!Всех люблю, двенадцать, — хоть на эшафот!Я настрою арфу, арфу золотую,Ничего не скрою, все скажу… Так вот:Все мои принцессы — любящие жены,Я, их повелитель, любящий их муж.Знойным поцелуем груди их прожжены,И в каскады слиты ручейки их душ.Каждая друг друга дополняет тонко,Каждая прекрасна, в каждой есть свое:Та грустит беззвучно, та хохочет звонко, —Радуется сердце любое мое!Поровну люблю я каждую принцессу,Царски награждаю каждую собой…День и ночь хожу по лестнице, завесуОчередной спальни дергая рукой…День и ночь хожу я, день и ночь не сплю я,В упоеньи мигом некогда тужить.Жизнь — от поцелуев, жизнь до поцелуя,Вечное забвенье не дает мне жить.Но бывают ночи: заберусь я в башню,Заберусь один в тринадцатый этаж,И смотрю на море, и смотрю на пашню,И чарует греза все одна и та ж:Хорошо бы в этой комнате стекляннойПить златистогрезый черный виноградС вечно-безымянной, странно так желанной,Той, кого не знаю и узнать не рад.Скалы молят звезды, звезды молят скалы,Смутно понимая тайну скал и звезд, —Наполняю соком и душой бокалыИ провозглашаю безответный тост!..