Том 1. Стихотворения. Рассказы

Бунин Иван Алексеевич

27. VI.17

Укоры

Море с голой степью говорило: «Это ты меня солончаками И полынью горькой отравила, Жарко дуя жесткими песками! Я ли не господняя криница? Да не пьет ни дикий зверь, ни птица Из волны моей солено-жгучей, Где остался твой песок летучий!» Отвечает степь морской пустыне: «Не по мне ли, море, ты ходило, Не по мне ли, в кипени и сини, За волной волну свою катило? Я ли виновата, что осталась, В час, когда со мной ты расставалось, Белой

солью кипень снеговая, Голубой полынью синь живая?»

11. VIII.17

Роняя снег, проходят тучи…

Роняя снег, проходят тучи, И солнце резко золотит Умбрийских гор нагие кручи, Сухой кустарник и гранит. И часто в тучах за горами Обрывки радуги цветут — Святые нимбы над главами Анахоретов, живших тут.

12. IX.17

Эпитафия

На земле ты была точно дивная райская птица На ветвях кипариса, среди золоченых гробниц. Юный голос звучал, как в полуденной роще цевница, И лучистые солнца сияли из черных ресниц. Рок отметил тебя. На земле ты была не жилица. Красота лишь в Эдеме не знает запретных границ.

19. IХ.17

Воспоминание

Золотыми цветут остриями У кровати полночные свечи. За открытым окном, в черной яме, Шепчет сад беспокойные речи. Эта тьма, дождевая, сырая, Веет в горницу свежим дыханьем — И цветы, золотясь, вырастая. На лазурном дрожат основанье. Засыпаю в постели прохладной, Очарован их дрожью растущей, Молодой, беззаботный, с отрадной Думой-песней о песне грядущей.

19. IХ.17

Ландыш

В голых рощах веял холод… Ты светился меж сухих, Мертвых листьев… Я был молод, Я слагал свой первый стих — И навек сроднился с чистой — Молодой моей душой Влажно-свежий, водянистый, Кисловатый запах твой!

19. IX.17

Свет незакатный

Там, в полях, на погосте,  В роще старых берез, Не могилы, не кости —  Царство радостных грез. Летний ветер мотает  Зелень длинных, ветвей — И ко мне долетает  Свет улыбки твоей. Не плита, не распятье —  Предо мной до сих пор Институтское платье  И сияющий взор. Разве ты одинока?  Разве ты не со мной В нашем прошлом, далеком,  Где и я был иной? В мире круга земного,  Настоящего дня, Молодого, былого  Нет давно и меня!

24. IX.17

Мы сели у печки в прихожей…

Мы сели у печки в прихожей, Одни, при угасшем огне, В старинном заброшенном доме, В степной и глухой стороне. Жар в печке угрюмо краснеет, В холодной прихожей темно, И сумерки, с ночью мешаясь, Могильно синеют в окно. Ночь — долгая, хмурая, волчья, Кругом все леса и снега, А в доме лишь мы да иконы Да жуткая близость врага. Презренного, дикого века Свидетелем

быть мне дано, И в сердце моем так могильно, Как мерзлое это окно.

30. IX.17

Щеглы, их звон, стеклянный, неживой…

Щеглы, их звон, стеклянный, неживой, И клен над облетевшею листвой, На пустоте лазоревой и чистой, Уже весь голый, легкий и ветвистый… О, мука мук! Что надо мне, ему, Щеглам, листве? И разве я пойму, Зачем я должен радость этой муки, Вот этот небосклон, и этот звон, И темный смысл, которым полон он,  Вместить в созвучия и звуки? Я должен взять — и, разгадав, отдать,  Мне кто-то должен сострадать, Что пригревает солнце низким светом Меня в саду, просторном и раздетом.  Что озаряет желтая листва Ветвистый клен, что я едва-едва, Бродя в восторге по саду пустому, Мою тоску даю понять другому… — Беру большой зубчатый лист с тугим Пурпурным стеблем, — пусть в моей тетради Останется хоть память вместе с ним  Об этом светлом вертограде С травой, хрустящей белым серебром, О пустоте, сияющей над кленом  Безжизненно-лазоревым шатром, И о щеглах с хрустально-мертвым звоном!

3. X.17

Этой краткой жизни вечным измененьем…

Этой краткой жизни вечным измененьем Буду неустанно утешаться я, — Этим ранним солнцем, дымом над селеньем, В алом парке листьев медленным паденьем И тобой, знакомая, старая скамья. Будущим поэтам, для меня безвестным, Бог оставит тайну — память обо мне: Стану их мечтами, стану бестелесным, Смерти недоступным, — призраком чудесным В этом парке алом, в этой тишине.

10. Х.17

Как в апреле по ночам в аллее…

Как в апреле по ночам в аллее, И все тоньше верхних сучьев дым, И все легче, ближе и виднее Побледневший небосклон за ним. Этот верх в созвездьях, в их узорах, Дымчатый, воздушный и сквозной, Этих листьев под ногами шорох, Эта грусть — все то же, что весной. Снова накануне. И с годами Сердце не считается. Иду Молодыми, легкими шагами — И опять, опять чего-то жду.

10. Х.17

Звезда дрожит среди вселенной…

Звезда дрожит среди вселенной… Чьи руки дивные несут Какой-то влагой драгоценной Столь переполненный сосуд? Звездой пылающей, потиром Земных скорбей, небесных слез Зачем, о господи, над миром Ты бытие мое вознес?

22. Х.17

В дачном кресле, ночью, на балконе…

В дачном кресле, ночью, на балконе… Оксана колыбельный шум… Будь доверчив, кроток и спокоен, Отдохни от дум. Ветер приходящий, уходящий, Веющий безбрежностью морской… Есть ли тот, кто этой дачи спящей Сторожит покой? Есть ли тот, кто должной мерой мерит Наши знанья, судьбы и года? Если сердце хочет, если верит, Значит — да. То, что есть в тебе, ведь существует. Вот ты дремлешь, и в глаза твои Так любовно мягкий ветер дует — Как же нет Любви?