Алел ты в зареве Батыя —И потемнел твой жуткий взор.Ты крылья рыже-золотыеВ священном трепете простер.Узрел ты Грозного юродаМонашеский истертый шлык —И навсегда в изгибах сводаЗастыл твой большеглазый лик.
14. IX.15
Бегство в Египет
По лесам бежала божья мать.Куньей шубкой запахнув младенца.Стлалось в небе божье полотенце,Чтобы ей не сбиться, не плутать.Холодна, морозна ночь была,Дива дивьи в эту ночь творились:Волчьи очи зеленью дымились.По
кустам сверкали без числа.Две седых медведицы в лугуНа дыбах боролись в ярой злобе,Грызлись, бились и мотались обе,Тяжело топтались на снегу.А в дремучих зарослях, впотьмах,Жались, табунились и дрожали,Белым паром из ветвей дышалиЗвери с бородами и в рогах.И огнем вставал за лесом мечАнгела, летевшего к Сиону,К золотому Иродову тропу.Чтоб главу на Ироде отсечь.
Чернеет зыбкий горизонт,Над белым блеском острых волнЗмеится молний быстрый блескИ бьет прибой мой узкий челн.Сырой и теплый ураганПроносится в сыром лесу,И сыплет изумрудный лесСвою жемчужную красу.Стою у хижины твоей:Ты на циновке голубой,На скользких лыках сладко спишь,И ветер веет над тобой.Ты спишь с улыбкой, мой цветок.Пустая хижина твоя,В ненастный вечер, на ветру,Благоухает от тебя.Ресницы смольные смежив,Закрывши длинные глаза,Окутав бедра кисеей,Ты изогнулась, как лоза.Мала твоя тугая грудь,И кожа смуглая гладка,И влажная нежна ладонь,И крепкая кругла рука.И золотые позвонкиВисят на щиколках твоих,Янтарных, твердых, как кокос,И сон твой беззаботный тих.Но черен, черен горизонт!Зловеще грому вторит гром,Темнеет лес, и океанСверкает острым серебром.Твои уста — пчелиный мед,Твой смех счастливый — щебет птиц,Но, женщина, люби лишь раз,Не поднимай для всех ресниц!Ты легче лани на бегу,Но вот на лань, из тростников,Метнулся розовый огоньДвух желтых суженных зрачков:О женщина! Люби лишь раз!Твой смех лукав и лгал твой рот —Клинок мой медный раскаленВ моей руке — и метко бьет.Вот пьяные твои глаза,Вот побелевшие уста.Вздувает буря парус мой,Во мраке вьется блеск холста.Клинком я голову отсекВ единый взмах от шеи прочь,Косою к мачте привязал —И снова в путь, во мрак и ночь.Раскалывает небо гром —И озаряет надо мнойПо мачте льющуюся кровьИ лик, качаемый волной.
3
Молния мечет свою стрелу…
Л. де Лиль (франц.).
23. I.16
Князь Всеслав
Князь Всеслав в железы был закован,В яму брошен братскою рукой:Князю был жестокий уготованЖребий, по жестокости людской.Русь, его призвав к великой чести,В Киев из темницы извела.Да не в час он сел на княжьем месте:Лишь копьем дотронулся Стола.Что ж теперь, дорогами глухими,Воровскими в Полоцк убежав,Что теперь, вдали от мира, в схиме,Вспоминает темный князь Всеслав?Только звон твой утренний, София,Только голос Киева! — ДолгаНочь зимою в Полоцке… ДругиеИзбы в нем, и церкви, и снега…Далеко до света, — чуть сереютМерзлые окошечки… Но вотСлышит князь: опять зовут и млеютЗвоны как бы ангельских высот!В Полоцке звонят, а он иноеСлышит
в тонкой грезе… Что годаГорестей, изгнанья! НеземноеСердцем он запомнил навсегда.
24. I.16
Кадильница
В горах Сицилии, в монастыре забытом,По храму темному, по выщербленным плитам,В разрушенный алтарь пастух меня привел,И увидал я там: стоит нагой престол,А перед ним, в пыли, могильно-золотая,Давно потухшая, давным-давно пустая,Лежит кадильница — вся черная внутриОт угля и смолы, пылавших в ней когда-то…Ты, сердце, полное огня и аромата,Не забывай о ней. До черноты сгори.
25. I.16
У гробницы Виргилия
Дикий лавр, и плюш, и розы.Дети, тряпки по дворамИ коричневые козыВ сорных травах по буграм,Без границы и без краяМоря вольные края…Верю — знал ты, умирая,Что твоя душа — моя.Знал поэт: опять весноюБудет смертному даноЖить отрадою земною,А кому — не все ль равно!Запах лавра, запах пыли,Теплый ветер… Счастлив я,Что моя душа, Виргилий,Не моя и не твоя.
31. I.16
Синие обои полиняли…
Синие обои полиняли,Образа, дагерротипы сняли —Только там остался синий цвет,Где они висели много лет.Позабыло сердце, позабылоМногое, что некогда любило!Только тех, кого уж больше нет,Сохранился незабвенный след.
31. I.16
Лиман песком от моря отделен…
Лиман песком от моря отделен.Когда садится солнце за Лиманом,Песок бывает ярко позлащен.Он весь в рыбалках. Белым караваномСтоят они на грани вод, на той,Откуда веет ветром, океаном.В лазури неба, ясной и пустой,Та грань чернеет синью вороненойИз-за косы песчано-золотой.И вот я слышу ропот отдаленный:Навстречу крепкой свежести воды,Вдыхая ветер, вольный и соленый,Вдруг зашумели белые рядыИ, стоя, машут длинными крылами…Земля, земля! Несчетные следыЯ на тебе оставил. Я годамиБлуждал в твоих пустынях и морях.Я мерил неустанными стопамиТвой всюду дорогой для сердца прах:Но нет, вовек не утолю я муки —Любви к тебе! Как чайки на песках,Опять вперед я простираю руки.
6. II.16
Зеркало
Темнеет зимний день, спокойствие и мракНисходят на душу — и все, что отражалось,Что было в зеркале, померкло, потерялось…Вот так и смерть, да, может быть, вот так.В могильной темноте одна моя сигараКраснеет огоньком, как дивный самоцвет:Погаснет и она, развеется и следЕе душистого и тонкого угара…Кто это заиграл? Чьи милые персты,Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?Душа моя полна восторга и печали —Я не боюсь могильной темноты.
10. II.16
Мулы
Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых, —Ненастный день темнел, и ночь была близка, —Грядой далеких гор, молочно-синеватых,На грани мертвых вод лежали облака.Я с острова глядел на море и на тучи,Остановясь в пути, — и горный путь, виясьВ обрыве сизых скал, белел по дикой круче,Где шли и шли они, под ношею клонясь.И звук их бубенцов, размеренный, печальный,Мне говорил о том, что я в стране чужой,И душу той страны, глухой, патриархальной,Далекой для меня, я постигал душой.Вот так же шли они при Цезарях, при Реме,И так же день темнел, и вдоль скалистых кручЛепился городок, сырой, забытый всеми,И человек скорбел под оводом хмурых туч.