Том 1. Стихотворения. Рассказы

Бунин Иван Алексеевич

10. VI.16

Памяти друга

Вечерних туч над морем шла грядя, И золотисто-серыми столпами Стояла безграничная вода. Как небеса лежавшая пред нами. И ты сказал: «Послушай, где, когда Я прежде жил? Я странно болен — снами, Тоской о том. что прежде был и бог… О, если б вновь обнять весь мир я мог!» Ты верил, что откликнется мгновенно В моей душе твой бред, твоя тоска. Как помню я усмешку, неизменно Твои уста кривившую слегка. Как эта скорбь и жажда — быть вселенной, Полями, морем, небом — мне близка! Как остро мы любили мир с тобою Любовью неразгаданной, слепою! Те

радости и муки без причин, Та сладостная боль соприкасанья Душой со всем живущим, что один Ты разделял со мною, — нет названья, Нет имени для них, и до седин Я доносу порывы воссозданья Своей любви, своих плененных сил… А ты их вольной смертью погасил. И прав ли ты, не превозмогший тесной Судьбы своей и жребия творца, Лишенного гармонии небесной, И для чего я мучусь без конца В стремленье вновь дать некий вид телесный Чертам уж бестелесного лица. Зачем я этот вечер вспоминаю, Зачем ищу ничтожных слов, — не знаю.

12. VIII.16

На Невском

Колоса мелкий снег взрывали и скрипели, Два вороных надменно пролетели, Каретный кузов быстро промелькнул, Блеснувши глянцем стекол мерзлых, Слуга, сидевший с кучером на козлах, От вихрей голову нагнул, Поджал губу, синевшую щетиной, И ветер веял красной пелериной В орлах на позументе золотом… Все пронеслось и скрылось за мостом, В темнеющем буране… Зажигали Огни в несметных окнах вкруг меня, Чернели грубо баржи на канале, И на мосту, с дыбящего коня И с бронзового юноши нагого, Повисшего у диких конских ног, Дымились клочья праха снегового… Я молод был, беспечен, одинок В чужом мне мире, сложном и огромном. Всю жизнь я позабыть не мог Об этом вечере бездомном.

27. VIII.16

Тихой ночью поздний месяц вышел…

Тихой ночью поздний месяц вышел  Из-за черных лип. Дверь балкона скрипнула, — я слышал  Этот легкий скрип. В глупой ссоре мы одни не спали,  А для нас, для нас В темноте аллей цветы дышали  В этот сладкий час. Нам тогда — тебе шестнадцать было,  Мне семнадцать лет, Но ты помнишь, как ты отворила  Дверь на лунный свет? Ты к губам платочек прижимала,  Смокшийся от слез, Ты, рыдая и дрожа, роняла  Шпильки из волос, У меня от нежности и боли  Разрывалась грудь… Если б, друг мой, было в нашей воле  Эту ночь вернуть!

27. VIII.16

Помпея

Помпея! Сколько раз я проходил По этим переулкам! Но Помпея Казалась мне скучней пустых могил, Мертвей и чище нового музея. Я ль виноват, что все перезабыл: И где кто жил, и где какая фея В нагих стенах, без крыши, без стропил, Шла в хоровод, прозрачной тканью вея! Я помню только древние следы, Протертые колесами в воротах, Туман долин, Везувий и сады. Была весна. Как мед в незримых сотах, Я в сердце жадно, радостно копил Избыток сил — и только жизнь любил.

28. VIII.16

Компас

Качка слабых мучит и пьянит. Круглое окошко поминутно Гасит, заливает хлябью мутной — И трепещет, мечется магнит. Но откуда б, в ветре к тумане, Ни швыряло пеной через борт, Верю — он опять поймает Nord. Крепко сплю, мотаясь на диване. Не

собьет с пути меня никто, Некий Nord моей душою правит, Он меня в скитаньях не оставит, Он мне скажет, если что: не то!

28. VIII.16

Капри

Проносились над островом зимние шквалы и бури То во мгле и дожде, то в сиянии влажной лазури, И качались, качались цветы за стеклом, За окном мастерской, в красных глиняных вазах, — От дождя на стекле загорались рубины и алмазах И свежее цветы расцветали на лоне морском. Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине, Градом сек по стеклу — и опить были ярки и сини Средиземные зыби, глядевшие в дом, А за тонким блестящим стеклом, То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне, И золотой пустоте голубой высоты, Все качались, качались дышавшие морем цветы. Проносились февральские шквалы. Светлее и жарче сияли Африканские дали, И утихли ветры, зацвели В каменистых садах миндали, Появились туристы в панамах и белых ботинках На обрывах, на козьих тропинках — И к Сицилии, к Греции, к лилиям божьей земли. К Палестине Потянуло меня… И остался лини, пепел в камине И опустевшей моей мастерской, Где всю зиму качались цветы на синевшей пустыне мирской.

30. VIII.16

Едем бором, черными лесами…

Едем бором, черными лесами. Вот гора, песчаный спуск в долину. Вечереет. На горе пред нами Лес щетинит новую вершину. И темным-темно в той новой чаще, Где опять скрывается дорога, И враждебен мой ямщик молчащий, И надежда в сердце лишь на бога, Да на бег коней нетерпеливый, Да на этот нежный и певучий Колокольчик, плачущий счастливо, Что на свете все авось да случай.

9. IX.16

Первый соловей

Тает, сияет луна в облаках. Яблони в белых кудрявых цветах. Зыбь облаков и мелка и нежна. Возле луны голубая она. В холоде голых, прозрачных аллей Пробует цокать, трещит соловей. В доме, уж темном, в раскрытом окне, Девочка косы плетет при луне. Сладок и нов ей весенний рассказ, Миру рассказанный тысячу раз.

2. Х.16

Падучая звезда

Ночью, звездной и студеной, В тонком сумраке полей — Ослепительно-зеленый Разрывающийся змей. О, какая ярость злая! Точно дьявол в древний миг Низвергается, пылая, От тебя, Архистратиг.

30. Х.16

Старая яблоня

Вся в снегу, кудрявом, благовонном, Вся-то ты гудишь блаженным звоном Пчел и ос, завистливых и злых… Старишься, подруга дорогая? Не беда. Вот будет ли такая Молодая старость у других!

<1916>

Семнадцатый год

Наполовину вырубленный лес, Высокие дрожащие осины И розовая облачность небес: Ночной порой из сумрачной лощины Въезжаю на отлогий косогор И вижу заалевшие вершины, С таинственною нежностью, в упор Далеким озаренные пожаром. Остановись, оглядываюсь, да, Пожар! Но где? Опять у нас, — недаром Вчера был сход! И крепко повода Натягиваю, слушая неясный. На дождь похожий, лепет в вышине, Такой дремотно-сладкий и бесстрастный К тому, что там и что так страшно мне.