Том 1. Стихотворения. Рассказы

Бунин Иван Алексеевич

27. VIII.22

В гелиотроповом свете молний летучих…

В гелиотроповом свете молний летучих На небесах раскрывались дымные тучи, На косогоре далеком — призрак дубравы, В мокром лугу перед домом — белые травы. Молнии мраком топило, с грохотом грома Ливень свергался на крышу полночного дома — И металлически страшно, в дикой печали, Гуси из мрака кричали.

30. VIII.22

1885 год

Была весна,

и жизнь была легка. Зияла адом свежая могила, Но жизнь была легка, как облака, Как тот дымок, что веял из кадила. Земля, как зацветающая новь, Блаженная, лежала предо мною — И первый стих, и первая любовь Пришли ко мне с могилой и весною. И это ты, простой степной цветок. Забытый мной, отцветший и безвестный. На утре дней моих попрала смерть, как бог. И увела в мир вечный и чудесный!

9. IX.22

Петух на церковном кресте

Плывет, течет, бежит ладьей, И как высоко над землей! Назад идет весь небосвод, А он вперед — и все поет. Поет о том, что мы живем, Что мы умрем, что день за днем Идут года, текут века — Вот как река, как облака. Поет о том, что все обман, Что лишь на миг судьбою дан И отчий дом, и милый друг, И круг детей, и внуков круг, Да вечен только мертвых сон, Да божий храм, да крест, да он.

12. IX.22

Амбуаз

Что впереди? Счастливый долгий путь…

Что впереди? Счастливый долгий путь. Куда-то вдаль спокойно устремляет Она глаза, а молодая грудь Легко и мерно дышит и чуть-чуть Воротничок от шеи отделяет — И чувствую я слабый аромат Ее волос, дыхания — и чую Былых восторгов сладостный возврат… Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя, Уж не вперед, нет, я гляжу назад.

15. IX.22

Встреча

Ты на плече, рукою обнаженной.  От зноя темной и худой, Несешь кувшин из глины обожженной,  Наполненный тяжелою водой. С нагих холмов, где стелются сухие  Седые злаки и полынь, Глядишь в простор туманной Кумании.  В морскую вечереющую синь. Все та же ты, как в сказочные годы!  Все те же губы, тот же взгляд, Исполненный и рабства и свободы,  Умерший на земле уже стократ. Все тот же зной и дикий запах лука  В телесном запахе твоем, И та же мучит сладостная мука, —  Бесплодное томление о нем. Через века найду в пустой могиле  Твой крест серебряный, и вновь, Вновь оживет мечта о древней были.  Моя неутоленная любовь, И будет вновь в морской вечерней сини.  В ее задумчивой дали, Все тот же зов, печаль времен, пустыни  И красота полуденной земли.

12. Х.22

Опять

холодные седые небеса…

«Опять холодные седые небеса, Пустынные поля, набитые дороги, На рыжие ковры похожие леса, И тройка у крыльца, и слуги на пороге…» Ах, старая наивная тетрадь! Как смел я в те года гневить печалью бога? Уж больше не писать мне этого «опять» Перед счастливою осеннею дорогой!

7. VI.23

Только камни, пески, да нагие холмы…

Только камни, пески, да нагие холмы, Да сквозь тучи летящая в небе луна, — Для кого эта ночь? Только ветер, да мы, Да крутая и злая морская волна. Но и ветер — зачем он так мечет ее? И она — отчего столько ярости в ней? Ты покрепче прижмись ко мне, сердце мое! Ты мне собственной жизни милей и родней. Я и нашей любви никогда не пойму: Для чего и куда увела она прочь Нас с тобой ото всех в эту буйную ночь? Но господь так велел — и я верю ему.

1926

Ночь (Ледяная ночь, мистраль…)

Ледяная ночь, мистраль (Он еще не стих). Вижу в окна блеск и даль Гор, холмов нагих. Золотой недвижный свет До постели лег. Никого в подлунной нет, Только я да бог. Знает только он мою Мертвую печаль, Ту, что я от всех таю… Холод, блеск, мистраль.

1952

Рассказы 1892-1909

Перевал

Ночь давно, а я все еще бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадежно, но покорно идет за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами.

В сумерки, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъем, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. Еще можно было различить огоньки в темнеющей долине далеко внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, все расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стеной, обнимал полнеба. Но в горах уже наступала ночь. Темнело быстро, я шел, приближался к лесам — и горы вырастали все мрачней и величавее, а в пролеты между их отрогами с бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. Он срывался с плоскогорья, которое окутывал гигантской рыхлой грядой, и своим падением как бы увеличивал хмурую глубину пропастей между горами. Он уже задымил лес, надвигаясь на меня вместе с глухим, глубоким и нелюдимым гулом сосен. Повеяло зимней свежестью, понесло снегом и ветром… Наступила ночь, и я долго шел под темными, гудящими в тумане сводами горного бора, склонив голову от ветра.

«Скоро перевал, — говорил я себе. — Скоро я буду в затишье, за горами, в светлом, людном доме…»

Но проходит полчаса, час… Каждую минуту мне кажется, что перевал в двух шагах от меня, а голый и каменистый подъем не кончается. Уже давно остались внизу сосновые леса, давно прошли низкорослые, искривленные кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. Мне вспоминается несколько могил среди сосен недалеко от перевала, где похоронены какие-то дровосеки, сброшенные с гор зимней бурей. Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высоте я нахожусь, чувствую, что вокруг меня только туман, обрывы, и думаю: как пройду я мимо одиноких камней-памятников, когда они, как человеческие фигуры, зачернеют среди тумана? хватит ли у меня сил спуститься с гор, когда я уже и теперь теряю представление о времени и месте?